Одураченный Фортуной

Глава двадцать вторая. КРИЗИС

Пять следующих дней, явившихся для Рэндала Холлса пятью годами смертельной муки, Нэнси провела между жизнью и смертью. Малейшая несчастная случайность могла перевесить часу весов в пользу смерти, малейший недостаток ухода и заботы мог загасить слабый огонек жизни, еще тлеющий в ее изможденном, охваченном жаром теле.

Доктору, несмотря на его опасения, быстро удалось найти сиделку — опытную и добродушную особу лет сорока, походившую на наседку, которую он привел с собой на следующее утро. Но если бы миссис Дэллоуз заботилась о бальной одна, то при всей ее старательности и компетентности Нэнси не прожила бы и двух дней. Ибо никакая наемная сиделка не смогла бы заботиться о девушке с той самоотверженной преданностью, с какой заботился о ней этот опустившийся авантюрист, любящий ее больше всего на свете и посвятивший ее спасению всю свою силу воли, забыв о собственной усталости.

Ни на миг Холлс не позволял себе расслабиться, сделать паузу в жестокой борьбе со смертью. О сне он и не думал, урывками питаясь тем, что заставляла его съесть и выпить сиделка.

Миссис Дэллоуз тщетно пыталась убедить его отдохнуть во время ее дежурства. Аналогичные попытки доктора Бимиша также оказались напрасными. Холлс не обращал на них внимания так же, как и на просьбы врача принимать меры предосторожности, дабы не заразиться самому. Серный бальзам, оставленный для него доктором в качестве дезинфицирующего средства, стоял нетронутым, равно как полынь и зедоарий, рекомендованные для профилактики.

— Друг мой, — сказал ему доктор Бимиш на второй день болезни Нэнси, — если вы будете так себя вести, то убьете себя.

Холлс улыбнулся.

— Если она выживет, то ее жизнь окажется купленной за дешевую цену, а если умрет, то это не имеет значения.

Доктор, убежденный, что имеет дело с мужем и женой, был тронут подобным проявлением супружеской преданности. Это, однако, не уменьшило попыток пересилить упрямство Холлса.

— Но если она выживет, а вы погибнете? — задал он вопрос, на который полковник ответил внезапной вспышкой гнева.

— Оставьте меня в покое!

После этого доктор Бимиш прекратил уговоры, решив, в соответствии с всеобщим мнением, которое он полностью разделял, что Холлс наделен самым мощным профилактическим средством — отсутствием страха перед инфекцией.

Хотя полковник пренебрегал всеми превентивными мерами, предписанными ему врачом, он много курил, сидя у окна спальни, которое в эту удушливую июльскую жару было открыто днем и ночью. В камине, по распоряжению доктора, постоянно поддерживался огонь, очищающий воздух. То и другое, являясь в какой-то мере дезинфекцией, могло, несмотря ни на что, спасти Холлса от заражения.

Благодаря неустанной бдительности Холлса и постоянным припаркам, опухоль подмышкой созрела, и гной начал выходить вместе со смертельным ядом, текущим в ее венах.

Бимиш был удивлен и обрадован.

— Сэр, — сказал он полковнику вечером четвертого дня, — ваши труды вознаграждены. Они совершили чудо.

— Вы имеете в виду, что она выживет? — воскликнул Холлс с надеждой.

Доктор сделал паузу, убоявшись собственного оптимизма.

— Так много я пока еще не могу обещать. Но худшее позади. С Божьей помощью и должной заботой я верю, что мы сможем ее спасти.

— Насчет заботы можете не сомневаться. Скажите, что нужно делать.

Доктор начал давать инструкции, которые жадно выслушивал Холлс, забыв о страшной усталости и готовый все тщательно исполнить.

Тем временем, словно подстегиваемая ужасной жарой, чума стала распространяться по Лондону со скоростью, угрожающей истребить все его население, как пророчили проповедники. Холлс слышал от Бимиша о том, что в стенах города только за последнюю неделю количество жертв эпидемии достигло почти тысячи. Свидетельства опустошения можно было наблюдать даже из окна на Найт-Райдер-Стрит. Проводивший около него долгие часы дня и ночи, Холлс замечал, что улица становилась все более пустынной, что пульс деловой жизни города делался все слабее и слабее.

Три из домов, видимых из окна на противоположной стороне улицы, уже имели на запертых дверях красный крест и круглые сутки охранялись стражей.

Провизию и все необходимое доставлял их собственный стражник. Холлс, все еще располагавший средствами, предоставленными ему Бэкингемом для затеваемой авантюры, опускал требуемые деньги из окна в корзине. Таким же образом стражник отправлял наверх покупки, уходя за которыми, он оставлял входную дверь запертой, а ключ забирал с собой.

Увеличивающуюся зловещую тишину время от времени нарушал печальный похоронный звон колоколов, а ночью на улицах слышался скрип колес, медленный стук лошадиных копыт и хриплый голос, провозглашавший жуткое требование.

— Выносите ваших мертвецов!

Выглядывая в окно, Холлс видел призрачные очертания повозки, привлеченной опечатанными домами, словно стервятник падалью. Неизменно она останавливалась у их входной двери при виде стражника и тускло вырисовывающегося при свете фонаря красного креста. Голос звучал все более настойчиво:

— Выносите ваших мертвецов!

Получив ответ стражника, повозка медленно катилась дальше, а Холлс, вздрагивая, бросал через плечо взгляд на мечущуюся в жару больную, со страхом спрашивая себя, не придется ли ему в следующий раз ответить на призыв и вынести из дома это прекрасное тело, присоединив его к страшному грузу в повозке.

Так продолжалось до утра шестого дня, когда от рассвета до начала девятого полковник с нетерпением ожидал прихода Бимиша, встретив прибывшего наконец врача наверху лестницы.

Лицо Холлса отражало дикое возбуждение, глаза горели, он весь дрожал.

— Она спит — спокойно и мирно, — шепотом сообщил он доктору, приложив палец к губам.

Они на цыпочках вошли в спальню и приблизились к кровати. Взгляд, брошенный врачом, подтвердил ему новость, сообщенную Холлсом. Девушка не только спокойно спала, впервые в этой постели, но и жар полностью оставил ее. Опытные глаза доктора подметили это еще до того, как он нащупал ее пульс.

Почувствовав его прикосновение к своему запястью, Нэнси вздохнула, пошевелилась и открыла глаза, удивленно глядя на сморщенное очкастое лицо Бимиша. Но он тут же заговорил, и его слова помогли ей решить загадку ее местонахождения и состояния.

— Опасность миновала. Теперь, благодаря Богу и вашей неуставной заботе, она будет поправляться. Вы сами беспокоите меня куда больше. Оставьте леди на попечение миссис Дэллоуз и идите отдыхать, не то я не отвечаю за вашу жизнь.

Повернувшись от Холлса к девушке, он встретил ее осмысленный взгляд.

— Видите? Она проснулась!

— Опасность миновала? — эхом откликнулся Холлс, его голос звучал неестественно. — Неужели это правда, доктор? Или я заснул на своем посту, и мне все это снится?

— Вы не спите, и я повторяю, что опасности больше нет. Теперь идите отдыхать.

Интересуясь, с кем разговаривает доктор, кому принадлежит хриплый усталый голос, задающий ему вопросы, Нэнси медленно повернула голову, увидев человека-призрака, худого и изможденного, с ввалившимися глазами и бледными впалыми щеками, покрытыми жесткой щетиной, вцепившегося в один из столбиков кровати, дабы устоять на ногах. Встретив ее взгляд, он отпрянул, поднеся руку ко лбу.

— Меня ничто не беспокоит, доктор, — пробормотал он, и она сразу же поняла, кто это. — Я должен поскорее…

Голос Холлса оборвался; не окончив фразу, он пошатнулся и внезапно рухнул вниз, растянувшись на полу во весь рост. Тревожно вскрикнув, миссис Дэллоуз опустилась рядом с ним, перевернула на спину, с трудом приподняла его голову и положила ее себе на колени. Доктор Бимиш поспешил на помощь. У сиделки и врача одновременно мелькнула одна и та же мысль.

Нэнси с усилием, ибо она страшно ослабела, пыталась приподняться, чтобы видеть происходящее на полу.

Доктор проворно расстегнул камзол полковника, но в этом не было необходимости. Он сразу же понял, в чем дело. Уверенность, что Нэнси вне опасности и больше не нуждается в его заботах, словно вырвала из рук Холлса поводья, которыми он сдерживал свою усталость. Природа наконец заявила о себе.