Одураченный Фортуной

Эта рукопись — ее едва ли можно назвать письмом — дожила до наших дней. Потускневшие строки занимают тридцать страниц бумаги, ставшей желтой от прошедших веков. Как вы можете догадаться, рукопись побывала у меня, послужив основой этой истории, которая без нее никогда бы не была написана.

Холлс не стал перечитывать письмо — у него не было на это времени. Он оставил его таким, каким оно вылилось из самого сердца. Присоединив к листам перчатку, полковник перевязал их шелковой лентой, на узле которой он оставил кружок воска, припечатав его большим пальцем. Написав на пакете «Для мисс Нэнси Силвестер», Холлс оставил его на столе у канделябра, где пакет мог заметить каждый, вошедший в комнату.

Полковник взял свой все еще наполненный кошелек и высыпал его содержимое на стол. Половину он вернул назад, а другую разделил на две части, уложив их в два пакетика, один из которых адресовал доктору Бимишу, а другой — миссис Дэллоуз.

После этого Холлс отодвинул стул и поднялся. Подойдя на цыпочках к окну, он посмотрел вниз — туда, где стражник примостился в углу все еще запертой на висячий замок двери. Звук храпа свидетельствовал, что парень спит. Зачем ему утруждать себя бдительным дежурством? Какой безумец может рискнуть навлечь на себя суровое наказание за побег из дома, который должны открыть через три дня?

Отойдя от окна, Холлс взял шляпу и плащ. Затем, осененный внезапной мыслью, он нашел свою перевязь и вложил в пустые ножны рапиру, оставленную Бэкингемом. Клинок свободно болтался в ножнах, но ему удалось закрепить его при помощи рукоятки.

Надев перевязь через голову и укрепив ее на плече, полковник задул свечи и спустя две секунды снова очутился у окна.

Без единого звука вскарабкавшись на подоконник, Холлс повис на нем с наружной стороны; пальцы его ног находились на высоте не более трех футов от каменной мостовой темной и пустой улицы. Собравшись с духом, он разжал руки и опустился на камни почти бесшумно, так как не носил шпор. После этого он сразу же зашагал в сторону Сермон-Лейн.

Стражник проснулся от звука удаляющихся шагов, но даже нс подумал связать их с кем-нибудь из обитателей охраняемого им дома. Устроившись поудобнее, он вновь погрузился в дремоту.

Тем не менее побег Холлса не остался незамеченным, как он рассчитывал. Хотя ему удалось обойтись почти без всякого шума, все же звуки достигли окна этажом выше, у которого сидела Нэнси, так как она не могла заснуть из-за обуревавших ее мыслей.

Выглянув из окна, девушка устремила взгляд в темноту. Она слышала приглушенный звук, донесшийся до нее, когда Холлс опустился на мостовую, а затем топот его удаляющихся шагов. На улице она заметила удаляющуюся фигуру, казавшуюся тенью во мраке. Однако гораздо больше ей удалось увидеть при помощи воображения. Нэнси уже собиралась крикнуть, но сдержалась, боясь разбудить часового и направить по следам Холлса погоню, которая в случае успеха могла бы иметь для него ужасные последствия. Тот же страх удержал ее от инстинктивного желания окликнуть полковника.

Нэнси успокаивала себя тем, что, возможно, она ошиблась, став жертвой собственного воображения, что ее перенапряженные чувства сыграли с ней шутку. Но сомнение было невыносимо. Она должна сразу же в этом убедиться. Дрожащими непослушными пальцами девушка зажгла свечу. Затем, завернувшись в плед, она начала спускаться. Нэнси впервые шла вниз по этой лестнице, горько упрекая себя за то, что не сделала этого раньше и не разыскала сама того, кто так упрямо отказывался ее видеть.

Когда на следующее утро обеспокоенная миссис Дэллоуз вошла в столовую в поисках своей подопечной, она нашла ее там к своему облегчению и огорчению. Нэнси сидела на кушетке у открытого окна в ночной рубашке, плед свалился с ее обнаженных плеч. Глаза ее были сухими, но на бледном лице застыло такое выражение боли, что вид слез казался бы более утешительным. Рядом с ней стоял канделябр, в котором горела одна свеча; на полу валялись листы письма Холлса, выпавшие из ее ослабевших пальцев.

Письмо сделало то, на что рассчитывал Холлс. Оно окончательно погасило еще тлеющие угольки презрения Нэнси, пробудив в ней прежнюю любовь, сострадание и наконец отчаяние. Ибо теперь он был вновь потерян для нее. В письме Холлс сообщал, что уходит навсегда, и самим способом своего ухода он делал себя человеком вне закона.

Глава двадцать пятая. ДОМА

Беспокоясь за свою подопечную, миссис Дэллоуз сразу же послала, стражника за доктором Бимишем, и, когда тот прибыл, сообщила ему о побеге полковника и о вызванном им удрученном состоянии мисс Силвестер.

Добрый доктор, питавший искреннюю привязанность к полковнику и девушке, коренившуюся, по-видимому, в жалости, которую вызывали у него их таинственные и, несомненно, несчастливые отношения, сразу же отправился к мисс Силвестер, уже вернувшейся к себе. Ее состояние встревожило его своей неестественной сдержанностью.

— Это ужасно, дорогая, — сказал он, взяв ее руки в свои. — Что могло побудить этого несчастного действовать столь… столь опрометчиво?

— Его нужно найти! — воскликнула Нэнси. — Вы распорядитесь, чтобы начали поиски?

Доктор вздохнул и печально покачал головой.

— Мне незачем распоряжаться на этот счет. Мой долг вынуждает меня сообщить о побеге полковника. Поиски начнутся, но если его найдут, это может повлечь для него тяжелые последствия: за побег из зараженного дома полагается суровое наказание.

Таким образом, доктор Бимиш всего лишь добавил новую ношу на ее и без того отягощенное сердце. Это довело Нэнси до состояния, близкого к отчаянию. Девушка не знала, чего желать. Если Холлса не найдут, то она, по-видимому, никогда не увидит его снова, а если найдут, то сурово покарают, и, возможно, им также больше не удастся встретиться.

Желая помочь девушке, доктор Бимиш добивался ее доверия. Он понимал, что речь идет о глупой и упрямой гордости, грозящей разбить два Сердца. Побуждаемый искренней привязанностью к Холлсу и Нэнси, доктор сделал бы все, что в его силах, чтобы помочь им, если бы только ему указали на то, что именно нужно делать. Мисс Силвестер была бы счастлива во всем довериться Бимишу, но она не могла этого сделать, не разоблачив содеянного Холлсом низкого поступка, приведшего ее в этот дом. Чувство преданности делало невозможным разоблачение его позора.

Поэтому, не воспользовавшись шансом облегчить тяготившее ее бремя, Нэнси несла его оставшиеся два дня заключения. Доктор явился только на утро третьего дня вместе с чиновником, который принес ей и сиделке удостоверения о здоровье, дозволяющие свободу передвижения. Бимиш сообщил, что Холлса еще не нашли, но она не знала, радоваться этому или печалиться.

Портшез, в котором девушку принесли в дом, должен был доставить ее по указанному ею адресу. Роль одного из носильщиков вызвался исполнять стражник.

— Куда вы собираетесь? — с тревогой спросил ее доктор.

Они стояли в дверном проеме. Девушка была в своем белом платье и легкой накидке из голубой тафты. Освещенный солнцем портшез ожидал ее.

— Домой, — просто ответила Нэнси.

— Домой? — удивлённо переспросил Бимиш. — Но, значит, этот дом…

Девушка посмотрела на него, как бы озадаченная его изумлением. Затем она слабо улыбнулась.

— Этот дом мне не принадлежит. Я оказалась здесь… случайно, когда заболела.

Запоздалое открытие этого неожиданного обстоятельства наполнило доктора новым беспокойством на ее счет. Зная об изменениях, происшедших в многострадальном городе за последний месяц, о том, сколько покинутых жилищ стоит без всякой охраны, он с полным основанием опасался, что дом мисс Силвестер мог оказаться в их числе, и что она найдет его далеко не в том виде, в каком оставила.

— Где вы живете? — спросил он.

Нэнси ответила, добавив, что вернувшись домой, обдумает свое дальнейшее местопребывание. Ей бы хотелось, закончила она, обрести покой в сельской жизни. Возможно, она вернется в Лондон, когда эпидемия кончится. Впрочем, истинные намерения девушки не вполне совпадали с ее словами.