Возвращение Арабеллы (СИ)

— Подойди сюда, Джеймс, — обратилась она к юноше

— Иду, моя госпожа. Что Вам угодно? — поклонился он.

«Хорошо же Сара вымуштровала слуг», — подумала про себя Дженнифер, — «не то, что у нас в Новом Свете». Лицо парня выражало готовность исполнить любой приказ хозяйки.

— Возьми, пожалуйста, мольберт и кисти, и отнеси их в мой кабинет. Только осторожно, не повреди.

Юноша легко, будто пушинку, поднял мольберт и направился к выходу.

«Наш Антуан уже давно спросил бы, почему я не хочу купить новый», — мысли о Новом Свете по-прежнему не покидали Дженнифер, — «а этот просто исполняет приказ. Интересно, если я прикажу ему перенести мои вещи в эту каморку, он тоже послушается?». Герцогиня улыбнулась, представив себе, как здоровенный детина переделывает пыльный чердак под спальню своей госпожи. Они уже покинули комнату, и юноша медленно начал спускаться вниз.

— Осторожно, Джеймс! — обеспокоено воскликнула Дженнифер, увидев, что тот едва не уронил драгоценный мольберт

— Всё в порядке, моя госпожа, — невозмутимо ответил тот, — не волнуйтесь, я крепко держу его.

Наконец, они достигли кабинета герцогини. Он располагался по соседству с роскошной спальней, ещё недавно принадлежавшей Саре и Джону. Поставив мольберт, юноша молча удалился. Дженнифер окинула взглядом своё рабочее место. Недоставало только красок. Конечно, можно было бы послать в лавку слугу, но имевшая некоторый опыт миссис Брэдфорд понимала — нельзя доверять подобное человеку, не имеющему никакого представление о живописи. Поэтому к полудню она уже объездила добрую половину Лондона в поисках того, что отвечало её строгому вкусу, а к обеду искомые краски уже прибыли в Мальборо-Хаус. Оставалось выбрать сюжет. Улица Пэлл-Мэлл? Но она уже столько раз рисовала её. Сент-Джеймс? Ещё одна картина художника-любителя с изображением королевской резиденции? Нет. Но что же тогда? Дженнифер прислушалась к ровному биению своего сердца. За последние десять лет в её жизни произошло много весьма драматических событий, и она особенно остро ощутила необходимость ценить каждое безвозвратно ускользающее мгновение. «Яблони в цвету», — вдруг подумала она. Это был один из её любимых образов — облепленные белоснежно-розоватыми цветами ветви в лучах восходящего солнца. Она вдруг остро ощутила потребность запечатлеть их, пока свежий летний ветер не унёс остатки нежных яблоневых лепестков. В течение недели Дженнифер занималась эскизами и набросками, постепенно обретая прежнюю сноровку и отвлекаясь лишь тогда, когда слышала за воротами цокот копыт и скрип кареты, возвещавшие о возвращении её дочери. Наконец, предварительная работа была закончена, и герцогиня приступила к самому полотну. Она уже уверенно держала кисть и смешивала краски, добиваясь необходимых ей оттенков, а мазки её уже были так же точны и аккуратны, как и прежде, в дни её юности. Поставив мольберт напротив раскрытого окна, Дженнифер попеременно глядела на цветущие яблони и на результаты своих первых трудов. На холсте уже явственно проступали яркие зелёные пятна яблоневых листьев, и изящные тонкие лепестки, как отсветы летнего сна, белоснежными бликами светились среди них. Герцогиня тщательно старалась запечатлеть то мгновение, когда на утреннее солнце, ещё не слишком яркое, проступает сквозь чуть розоватые прозрачные лепестки, создавая ту минутную, но прекрасную иллюзию, заставляющую англичан восхищаться яблоневым цветом, а японцев — восхвалять мимолётность цветения сакуры. Романтическое и поэтичное настроение, которое навевали эти белоснежные цветы, всё более и более захватывали её, заставляя раскрываться тайные глубины её сердца. Дженнифер отошла от мольберта и удовлетворённо взглянула на рождающееся творение. Но всё же чего-то не хватало этому пейзажу, и ей очень захотелось изобразить свою дочь в тот день, когда она, ещё одетая в мужской камзол, впервые ступила на каменные плиты двора. Воображение живо нарисовало ей эту картину, а пальцы легко орудовали кистью, следуя движениям её сердца и отражая то, что было когда-то ею пережито. Герцогиня отошла от мольберта и, вновь взглянув на неоконченное произведение, начала тщательно прорабатывать уже намеченный ею облик стоявшего на дорожке юноши. И вновь мазки легко, будто бы сами собой, ложились на холст, выявляя очертания видений, всплывавших перед глазами миссис Брэдфорд. Прервав свои занятия, она вновь отошла назад. Что-то в облике дочери показалось ей странным — девушка получилась слишком уж высокой и плечистой, а лицо, пусть пока не завершённое, уже приобрело совершенно другие черты. Дженнифер была абсолютно уверена, что ей удалось передать неподражаемый сапфирово-синий цвет глаз Арабеллы, но, всё же, взгляд их был не совсем такой, как когда-то у капитана Сильвера. Скорее, это был взгляд не юноши, а зрелого и опытного человека. Пожалуй, она перестаралась с носом — горбинка оказалась слишком заметной — у её дочери нос более прямой. Пытаясь исправить допущенные ошибки, герцогиня вновь подошла к холсту и взялась за кисти. Образы, возникающие в её воображении, заставили её окончательно забыть о времени, и она лихорадочно работала, пытаясь запечатлеть мимолётные, беспрестанно сменявшие друг друга видения. Она даже не расслышала стук в дверь и голос слуги, приглашавшего свою госпожу к обеду. В дверь постучали сильнее, но она была ещё слишком поглощена работой и не слышала ничего, кроме постоянно звучавшей в её душе мелодии. Неожиданно за её спиной раздался раскатистый бас Вольверстона. Одноглазый силач, которого позвал встревоженный долгим отсутствием хозяйки Джеймс, без труда справился с запертой на лёгкий крючок дверью.

— Господи, миссис Брэдфорд! Неужели Вы так хорошо помните его лицо? Это же просто вылитый Блад, — воскликнул он, едва ступив на порог комнаты.

Герцогиня обернулась, и кровь прилила к её щекам. Взглянув на полотно, она вдруг поняла, что вместо Арабеллы с уже почти завершённого полотна на неё взирал пиратский капитан Питер Блад. Именно таким он был в свои тридцать пять лет, когда, оправившись от ранения, покидал дом её дяди, мистера Уинфреда. С недоумением глядела герцогиня на собственное творение, так неожиданно и предательски раскрывшее её подлинные чувства, которые она скрывала даже от самой себя. Вольверстон смущённо молчал, понимая, что невольно оказался посвящённым в чужую тайну. Ещё несколько минут прошло в полной тишине. Миссис Брэдфорд глядела на картину, а Вольверстон — на изумлённую герцогиню. Наконец, Нэд тихо кашлянул и медленно произнёс:

— Гарри просил меня пригласить Вас к обеду… Он пытался сообщить Вам об этом, но Вы заперлись в комнате

— Я задумалась, — с трудом подбирая слова, ответила герцогиня, — я хотела изобразить свою дочь, но получился он, — и женщина смущённо опустила глаза, изо всех сил пытаясь казаться невозмутимой.

— Значит, Вы его до сих пор любите? — осторожно поинтересовался Нэд

— Не знаю, — она всё ещё пыталась отрицать свои чувства, но непослушный румянец уже заливал щёки. В дверь вновь постучал Гарри, но Вольверстон попросил его подождать за дверью

— Может быть, мы с Вами пообедаем здесь, и поговорим по душам? — почтительно спросил он

— Вы правы, Нэд, — смущённо ответила герцогиня, — скажите Гарри, чтобы подал обед в кабинет

Вольверстон высунулся в коридор, и вполголоса передал распоряжение госпожи, а сам продолжал стоять у полуоткрытой двери, предоставив Дженнифер возможность оправиться от потрясения. Когда на кофейный столик уже были водружены изысканные яства, приготовленные по Кенсингтонским рецептам, Нэд вновь плотно закрыл дверь в кабинет. Они сидели за столом и молча глядели в глаза друг другу.

— Значит, Вы всё-таки любите его? — вновь переспросил Вольверстон, — но ведь Вы дважды были замужем, герцогиня? Вы любили Ваших мужей?

— Я вышла за Брэдфорда, когда мне было шестнадцать. На этом настоял мой дядя, поскольку я была беременна от Питера, — щёки герцогини вновь залила краска, — Джеймс был очень добр ко мне, и он вначале заменил мне отца, и лишь затем я привязалась к нему как к супругу.