Медноголовый

— Из армии тоже вон! — со злобным торжеством выплюнул в лицо Старбаку Свинъярд, — Ты больше не офицер! Ты больше не солдат! Ты — никто!

Подполковник полностью потерял над собой контроль под влиянием паров виски и выходки Старбака. Ринувшись к мундиру, Свинъярд завозился с застёжками висящей под форменной курткой револьверной кобуры:

— Ты арестован, мразь!

Бёрд подхватил Старбака под локоть и выволок из палатки, пока совершенно обезумевший Свинъярд не наделал глупостей.

— Он же псих. — с удивлением констатировал майор, — Абсолютный неизлечимый псих. Скорбный главою. Тронутый. Лунатик.

Бёрд оттащил Старбака на безопасное расстояние и растерянно оглянулся на палатку, будто не веря в то, что произошедшее ему не приснилось:

— Да ещё пьёт, как лошадь. Но мозги у него сдвинулись набекрень гораздо раньше, чем он их проспиртовал. Бог мой, Нат, и это наш воинский начальник!

— Э-э, сэр… — кашлянул последовавший за офицерами сержант Толливер, — Мне, что, арестовать мистера Старбака, сэр?

— Не глупи, Дэн. Я за Старбаком присмотрю. Забудь, что видел. — Бёрд изумлённо потряс головой, — Псих на должности заместителя командира бригады! Надо же.

Движения в освещённой изнутри палатке подполковника видно не было.

— Мне жаль, Нат. — сконфуженно произнёс Бёрд.

Обратив внимание на то, что всё ещё сжимает в руке памфлет Дэниелса, Бёрд с неожиданным ожесточением разорвал его на клочки.

Старбак же выругался. То, что Фальконер жаждет его крови, новостью для него не являлось, но он почему-то надеялся, что всё устаканится само собой, и он останется с ротой «К». Здесь он нашёл своё призвание, здесь был его дом и его друзья. Без роты он, как и говорил подполковник, действительно был никем.

— Надо было переводиться к «Шанксу».

«Шанксом», то есть «Тонконожкой», со времён учёбы в Вест-Пойнте кликали Натана Эванса, чья бригада находилась сейчас где-то далеко на юге.

Бёрд угостил Старбака сигарой, подкурил от поднятой из костра ветки:

— Надо убираться от палатки, Нат, пока этот идиот-лунатик не решил и вправду тебя арестовать.

— За что же?

— Объявит врагом штата, например. — хмыкнул Бёрд, — Сам видишь, какая каша варится вместо мозгов в его котелке, так что подозреваю, что идейку с «врагом штата» подкинул ему мой любезный зятёк.

Старбак покосился на палатку Свинъярда:

— Где Фальконер только откопал его?

— У Джона Дэниела, конечно же. Фальконер, очевидно, купил себе бригаду в обмен на всё, чего пожелает левая нога Джона Дэниела, а левая нога редактора «Экзаминера» вместе с прочими частями его грешного тела, вероятно, страстно желали (и я их, заметь, понимаю) сбагрить кому-нибудь родную кровинушку — свихнувшегося пропойцу.

— Вы уж простите меня, сэр. — устыдившись того, что поддался на миг жалости к себе, сказал Старбак, — Вам ведь он тоже угрожал.

— Переживу. — отмахнулся Бёрд.

Для него не было секретом, что Вашингтон Фальконер презирает его и будет рад унизить лишний раз, но Бёрд также знал, что успел завоевать уважение Легиона, а против Легиона переть у Фальконера кишка тонка. Со Старбаком Фальконеру справиться было не в пример легче.

— Тебе надо уносить из лагеря ноги, Нат. — озабоченно сказал Птичка-Дятел, — Что намерен делать?

— Делать? — эхом повторил Старбак, — А что мне делать?

— На Север вернуться не хочешь?

— Иисусе, нет.

Куда-куда, только не на Север. Вернуться на Север, предав тем самым его боевых товарищей. Вернуться на Север Натаниэлю не позволила бы гордость.

— Тогда езжай в Ричмонд. — посоветовал майор, — К Адаму. Он поможет.

— Ему отец не даст. — горько посетовал Старбак.

Всю зиму от Адама не было вестей, и Натаниэль пришёл к выводу, что их дружбе — конец.

— У Адама своя голова на плечах. — не согласился Бёрд, — Езжай прямо сейчас. Мерфи проводит тебя до Фредериксбурга, а там сядешь на поезд. Я выпишу тебе отпускное удостоверение.

Никто не мог передвигаться по территории Конфедерации без выписанного властями паспорта, но военнослужащим было достаточно справки от начальства их полка. Слух о том, что случилось со Старбаком, разнёсся по Легиону мгновенно, как вонь от сгоревшего пороха. Рота «К» собралась идти к Свинъярду скандалить, но Бёрд отговорил, аргументируя тем, что взывать к рассудку имеет смысл лишь там, где рассудок этот не утоплен напрочь в виски. Больше всех хорохорился ротный шутник Нед Хант. Он грозился перепилить тайком оси у фургона подполковника или поджечь ему палатку. Ханта Птичка-Дятел тоже отговорил, но караул у палатки Свинъярда на ночь всё же выставил. Единственное, что, как Бёрд полагал, можно было сделать полезного в их положении, — это как можно скорее убрать Старбака с глаз подполковника долой.

— Что думаешь делать? — поинтересовался у Старбака Томас Труслоу, пока капитан Мерфи готовил двух коней.

— Попрошу помощи у Адама.

— В Ричмонде, значит? Свидишься с моей Салли?

— Надеюсь.

Предвкушение встречи с девушкой отчасти примирило его с выдворением из Легиона. Но лишь отчасти.

— Скажи ей, что я думаю о ней. — неохотно попросил Труслоу, и в его устах это звучало, как признание в любви и прощении, — может, ей надо чего…

Он насупился и умолк. Едва ли его дочь сейчас могла нуждаться в чём-то, что мог дать ей он.

— Желал бы я… — начал сержант и опять замолчал.

Старбак предположил, что Труслоу сейчас скажет, де, желал, чтобы его единственное дитя избрало себе иную стезю, нежели ремесло шлюхи, но сержант ошеломил его, окончив фразу иначе:

— Ты и она… Хотел бы, чтобы вы были вместе.

Старбак порадовался тому, что в темноте не видно, как запылали его щёки:

— Салли нужен человек с более ясным и радужным будущим, чем у меня.

— Бывают и хуже. — возразил сержант.

— Сомневаюсь. — Старбака вновь охватило острое чувство жалости к себе, — У меня нет ни дома, ни денег, ни работы.

— Ненадолго. — уверенно произнёс Труслоу, — Ты же не дашь сукиному сыну Фальконеру одержать над собой верх?

— Не дам. — вздохнул Старбак, подозревая, что уже дал.

Он был чужаком в чужой земле, и его непримиримые враги обладали богатством и влиянием, неизмеримо превосходя его в могуществе.

— Возвращайся, капитан. — буркнул Труслоу, — А я до твоего возвращения пригляжу за ротой. Не забалуют.

— Тебе для этого не нужен я, сержант, — высказал Натаниэль давно выстраданное и думанное-передуманное, — И никогда не был нужен.

— Дурень. — грубовато одёрнул его Труслоу, — У меня нет твоих мозгов, и ты — дурень, капитан, если сам не смекнул такой простой штуки.

Звякнула цепь уздечки. Капитан Мерфи вёл сквозь дождь двух осёдланных лошадей.

— Попрощайся с ребятами. — напомнил капитану Труслоу, — и пообещай им, что вернёшься. Им это нужно.

Старбак попрощался. Имущества у солдат роты было всего ничего — то, что на спине унесёшь, но они старались хоть что-нибудь командиру подарить. Старбак с трудом отбился от серебряного часового ключа с греческими буквами «Фи-Бета-Каппа», взятого с мёртвого янки на Боллз-Блефе Джорджем Финни, не взял также и деньги, собранные взводом сержанта Хаттона. С собой Натаниэль прихватил лишь отпускное свидетельство и одеяло, притороченное к чужому седлу. Накинув на плечи шинель Оливера Венделла Холмса, вскарабкался в седло.

— Скоро увидимся! — пообещал он бойцам с уверенностью, которой в душе не испытывал, и ударил коня шпорами, спеша поскорее уехать, чтобы не выдать ненароком владеющего им отчаяния.

Старбак с Мерфи миновали тёмную палатку Свинъярда. Три чёрных раба подполковника забились от непрекращающейся мороси под фургон и молча провожали двух всадников настороженными взглядами. Звук копыт поглотила ночь.

Утром дождь продолжал капать. Бёрд спал плохо и ощущал себя глубоким старцем, выбираясь из крытого дёрном шалаша к костерку. Палатка Свинъярда уже была свёрнута и погружена в фургон, готовый к дневному маршу на Фредериксбург. Почти километром севернее с гребня дальнего холма двое конных янки рассматривали вражеский бивуак, затуманенный моросью. Хайрем Кетли, туповатый, но очень усердный ординарец майора, принёс ему кружку кофе, в котором плавали разбухшие кусочки сушёного сладкого потата, и принялся раскочегаривать полузатухший костёр. Горстка офицеров Легиона жалась ближе к слабому огню. Бёрд вдруг обратил внимание на то, что они беспокойно глядят ему за спину. Он оглянулся и первое, что бросилось ему в глаза, — это неряшливая борода и налитые кровью буркалы Свинъярда. Подполковник, как ни странно, скалил остатки зубов в подобии приветливой улыбки, протягивая Бёрду для рукопожатия ладонь: