Портартурцы

«Зачем я остановился? — думал Фок. — Киньчжоу? — Он досадливо передернул плечами. — Перевал? Ну что ж, вот я и на перевале. А там впереди долина. — Генерал скрипнул зубами, выпятил губы и сморщился. — Ну, да, зеленая, прекрасная долина, но не на пикник же мы едем… Ах да, зеленая. Это интересно».

— Поручик! — крикнул Фок. — Скажите, что это там за зелень в долине?

— Луга, ваше превосходительство.

— Какие там луга у китайцев, — усмехнулся Фок. — Вероятно, гаолян?..

— В этих местах всходы кукурузы, ваше превосходительство, — сказал капитан Резанов.

Генерал взглянул вверх, высоко подняв голову. Офицеры вслед за Фоком принялись с недоумением осматривать бесцветное небо.

— Печет, скоро дожди ударят. Эту зеленую лужайку через месяц не узнаешь. Кукуруза или гаолян, но их надо скосить. Поручик, напишите по этому вопросу отношение в штаб.

Офицеры одобрительно закачали головами. «Какая гениальная предусмотрительность». От Фока не ускользнуло восхищенное выражение на лицах офицеров. Довольный собою, он тронул лошадь и опять поехал вдоль перевала по узкой и неудобной тропе. И снова побежали мысли:

«На Волчьих горах — кустарник, в распадках — фруктовые деревья. Хорошие места для осадной армии. Волчьи горы сыграют для Артура ту же роль, что Самсон для Киньчжоу. — Генерал съежился. — Когда же я перестану думать об этой несчастной позиции? Я же тут ни при чем. Распоряжение Куропаткина. А потом, разве можно что-нибудь осуществить, когда тебя не слушают, не понимают или делают нарочито так, чтобы выходило: при удаче — он, а при неудаче — я, Фок. Третьяков валит вину на солдат… Будто бы он сел на лошадь и поскакал за отступающими… Допустить до этого! Но кого он мог остановить и за кем он мог гнаться? Полковник рассказывал: «Я надорвал себе горло, крича им «Стой, братцы!» А ему будто бы отвечали: «Приказано отступать»… Кто же мог дать непосредственное приказание об отступлении, кроме командира полка? В свою очередь он должен был получить такое приказание от меня… Ясно — с позиции никто не убегал, а оставляли окопы незаметно, под разными предлогами и, крадучись, сползали в овраги… По словам Третьякова, он гнался за беглецами целую версту. Полковник не видел настоящих героев, не был среди них, а гонялся за усталыми ранеными и контужеными, гонялся по оврагам, куда они скрылись от пуль и где самого Третьякова пули достать не могли. Разве эти люди были годны для восстановления боя? Э-э-э-х! Третьякову надо бы прийти в себя и не переступать рубеж своего поста. Нужно бы руководить боем, как Белозор и Шастин. Где они теперь, эти герои? В плену или приколоты штыком в окопах? Что же в конце концов вышло? Пятый полк бился без командира и отступил, и пришел на бивуак без него. Так зачем же командир полка?!»

Генерала догнал адъютант:

— Ваше превосходительство, следовало бы пообедать.

— Я бы просил господ офицеров осмотреть Юпилазу, а потом вернемся в штаб.

На горе Юпилазе строили солидные укрепления. Работы велись под наблюдением бывшего градоначальника Дальнего штабс-капитана Сахарова.

Фок осмотрел окрестности. Далеко на запад расстилалось теплое море, никогда не покрывающееся льдом; внизу был ряд заливов с причудливыми мысками, бухточками.

«Какие прекрасные пляжи будут у нас. Черт побери эти пляжи! Откуда у меня одни и те же мысли: Киньчжоу— пляж, здесь — пляж… Сорвали все дело на левом фланге! Эта баба, капитан Фофанов, отступил и оголил фронт. Японцам этого только и надо было. Они по пляжу быстро пробрались к оставленным окопам. А полковник Третьяков защищает Фофанова. Одного поля ягодки… Отдать ротного командира под суд, а полковнику Третьякову никаких наград…»

2

Бухта Луивантан обрадовала солдат. Тихо, прохладно, кругом зеленые увалы, пахнет морем. Около фанз — густая зелень, на пашнях — высокие всходы крупнолистной кукурузы. Солдаты купались при отливе, когда воды речки свободно текли к морю, они занимались стиркой белья.

— Наши дела на поправку идут, — говорили между собой стрелки. — Сперва-то после Киньчжоу кинулись в Артур, а потом одумались… Сказывают, наши генералы решили поукрепить эти горки и самим броситься на японцев. Мы, значит, отсюда, а Куропаткин от Самсона.

— Неладно получается. Не подумав отступят, а потом гонят солдат на приступ. А раз приступ, то и потерь больше, — проворчал один из стрелков.

Было раннее утро 22 мая. Полковник Киленин приехал на крайний правый фланг, к частям, расположившимся близ мыса Бивэн. Оставив лошадь у ротной коновязи, он вышел на пригорок и, расстегнув мундир, глубоко вздохнул.

На горизонте дымили неприятельские сторожевые суда.

— Вот как сдавили нас, проклятые. И ничего не можем с ними поделать.

На море показались первые лучи солнца. Взгляд Киленина упал на маленькие островки, расположенные вблизи берега. Вокруг них пенились волны прибоя.

— Вот от этой бухточки и начнется наше охранение. Но долго ли продержимся? Генералы наши взбалмошились, решили выдвинуться как можно дальше. Вдруг заговорили о горе Хуинсань. Это все Фок. Проиграл бой на Киньчжоу, хочет пустой горой дело поправить. Здесь, по существу, должен быть форт.

Киленин начал спускаться в долину, камни сыпались из-под его ног.

— Грунт тяжелый. Хрящ, как говорят солдаты.

Полковник остановился, чтобы рассмотреть хорошенько окрестности.

— Отсюда по этому взлобку — окопы. Хорошо бы редутик… Какая пересеченная местность! Овраги, ямы, бугры. При хороших укреплениях можно держаться месяцами, а сейчас — голая горка для прогулок.

Гора Хуинсань возвышалась около четырехсот метров над уровнем моря. Это был небольшой хребет с тремя пологими вершинами. Их отделяли друг от друга незначительные седловины. От юго-западной вершины в сторону Юпилазы довольно резко обозначалась цепь гор. Понижаясь, она входила в связь с ближайшими высотами. Гора Хуинсань могла быть легко связана непрерывной линией окопов: ее крутые склоны были перерезаны впадинами и усеяны камнями.

Осмотрев окрестности, полковник Киленин почувствовал усталость. Ему захотелось вернуться к морю и лечь на песчаный берег одной из бухточек.

«Все это нужно было начать лет пять тому назад, — вяло думал он, остановившись у рытвины. — Прескверная местность!»

Киленин, подражая великим полководцам, не зашел сначала к начальникам охотничьих команд, а осмотрел позиции единолично. Это казалось ему главным и, кроме того, он почему-то был твердо уверен в том, что тщательный осмотр данной местности впервые производит он и честь успешной защиты этих холмов и возвышенностей припишут ему.

— Спит поди молодежь.

Солнце освещало вершины квантунских гор. По взлобкам, между камнями, Киленин хорошо видел сторожевые цепи стрелков. Около брошенной китайской фанзы стояла группа спешившихся охотников. Среди них были и вестовые полковника. Увидев Киленина, каждый солдат осмотрел сбрую своей лошади, поправил седло. Все они вдруг прервали разговор и занялись делом, которое в эту минуту, судя по их лицам, считали очень важным.

— Здорово, братцы!

— Здравия желаем, ваше высокоблагородие, — ответили стрелки.

Киленин махнул рукой в знак того, что можно держаться свободно.

— Кто начальник пешей охотничьей команды?

— Их благородие поручик Бицоев.

— Попросите ко мне их благородие.

— Их нет. Они в горах.

— А подпоручик Немченко или поручик Злобинский?

— Еще до свету до сторожевых постов пошли.

— А-а-а… Тогда как ваши фамилии? — спросил полковник двух ближе стоящих к нему охотников.

— Свечкин и Карноухов, ваше высокоблагородие.

— Идите отыщите их и пусть двое придут сюда, а если на линии спокойно, то и все трое.

Киленин сидел за столиком около фанзы и рассматривал карту. Недалеко, на очаге, сложенном из грубых камней, огромный чайник выпускал пар: вот-вот закипит. По веткам дерева, что стояло в ограде, прыгали воробьи.

Молодые офицеры явились все трое. Стрелки нашли их вместе за изучением ложбины у горы Уайцелазы.