Шпоры на босу ногу

марал едва ли не страницу, однако я позволю себе восстановить написанное.- С. К.) А Бухматый, ни к кому не обращаясь, вдруг сказал: - Твое счастье, коза, что царь в силу вошел. А не то висеть бы тебе на осине. Ей-бо! Вот сидишь себе, кашу мою глящешь, а помнишь? Мадам мельком глянула на Егорку, но ничего не сказала. А тот недобро улыбнулся и продолжал: - Всех бы вас повесить, да руки мои коротки. Вот, плохо живем, в лесу, голодно, холодно. Зато вольные! Кончается воля... Ты думаешь, одни французы мерзнут! А мы что, медведи, что ли?! Обманул Наполеон, и Алексашка обманет. Дураки мужики, выслуживаются! Думают, волю им выпишут... Нет, врет государь и не краснеет. Но не все дураки, нет, не все! Мне бы для начала хоть два уезда поднять, а там никакой Кутузов, никакой Наполеон не остановит! Что, скажешь, отечество продал? А у меня свое отечество; без вас, панов, и без французов! Мадам перестала есть и посмотрела на Бухматого. Тот добродушно улыбнулся и сказал: - А я тебя с прошлого года запомнил. Ты у наших панов на троицу гостевала. А теперь негде будет плясать: Егор Апанасыч все начисто сжег! И снова Мадам ничего не ответила. (Далее наш любезный майор оставил текст в сохранности.- С. К.) Бухматый недобро прищурился и добавил: - Ладно, пока что...- подумал и спросил: - Что он там про Мацея? Спроси, интересно мне. Мадам хотела сделать вид, что ничего не понимает, однако не решилась и перевела вопрос, добавив: - Быть может, ваш ответ принесет нам свободу. Сержант нахмурился. Он понимал, что попал в глупейшее положение. Вот сидит перед ним бородатый дикарь и ждет, что пленник начнет лебезить и выставлять себя в лучшем свете, лишь бы остаться в живых. Дикарь небось считает, что Дюваль кривил душой, требуя расстрела, и вспомнил про Шиляна единственно ради спасения собственной шкуры. Эх, был бы он здесь один, а то ведь с ним солдаты да еще и Мадам - хоть шпионка, а все же... Но ничего, он попробует. И сержант заговорил: - К моему величайшему сожалению, я с ним не знаком. Про Шиляна мне рассказывали мои солдаты, так как именно они сражались под его началом, а я здесь ни при чем. Мадам внимательно посмотрела сержанту прямо в глаза - тот даже не моргнул,- потом покосилась, нет ли рядом Трахимки, и перевела: - Сержант говорит, что они вместе сожгли два поместья неподалеку от Орши, а потом войска двинулись дальше, и они больше не виделись. - Это что, пана Синькевича, что ли? - спросил Бухматый. Мадам перевела: - Вам не верят, сержант. Вас видели при взятии маентка пана Синькевича. Сержант вздохнул. Ну что ж, видели так видели. И он сказал: - Да, это правда. Однако же теперь я очень сожалею о содеянном. Шилян был подданным русского царя, так что, помогая ему, я невольно потворствовал неприятелю. Сержанту было обидно, что его уличили во лжи. Ложь - последнее дело. Ему хотелось, чтоб разговор скорей закончился, чтоб все решилось скорее пусть отведут, расстреляют... Нервы, нервы ни к черту! - подумал Дюваль, а может, даже и высказал вслух... Мадам перевела: - Да вы правы.