Радуга Над Теокалли

Тлакаелель сидел один и просматривал древние книги ацтеков — Кодексы, временами он сокрушенно покачивал головой и недовольно цокал языком, явно чем-то недовольный. Он работал над историей своего народа.

Приезд Амантлана разогнал суровые складки между бровей Тлакаелеля — он был искренне рад их встрече, к тому же они не виделись с момента осады Коацаока. Скрывая нетерпение узнать о походе как можно больше, Тлакаелель радостно поприветствовал друга. Затем приказал принести фрукты, удобно устроил его на циновке, и только тогда приступил к расспросам.

Амантлан терпеливо рассказал советнику о своей стратегии, о поведении майя, о выкупе, о том, как сорвалось соглашение, о своем недовольстве предводителями отрядов. В общем, это был привычный для них обоих, отчет в котором пытались найти выигрышные стороны и предусмотреть то, что могло помешать в будущем.

Долгая беседа затянулась за полночь, Амантлан надеялся, что его уверенные ответы не дадут повода заподозрить о той сумятице, что была в голове. Тлакаелель, если бы его не занимали собственные мысли, даже не будучи провидцем, обратил бы внимание на состояние друга, но его беспокоила история ацтеков, которая не выходила у него из головы. Полученные ответы ему понравились своей обстоятельностью. Как всегда Амантлан был точен и краток в своих докладах. После выкуренной трубки Тлакаелель испытствующе посмотрел на Амантлана и, указав на аккуратно лежащие перед ними свитки, сказал:

— Пока ты был в походе, я перечитал наши Кодексы, — Тлакаелель сделал паузу, — Я нашел много совершенно неверных, я бы сказал, искаженных фактов в нашей истории и хочу все это переписать.

— Но Кодексы писались достойными людьми, разве такое возможно?

— Понимаешь, друг мой, любое событие можно преподнести по-разному, в зависимости от отношения к нему. Если тебе что-то из пищи нравилось в детстве, то совершенно не обязательно, что это нравится тебе сейчас!

— Прости мудрейший, но ведь вкус еды от этого не меняется, все зависит от того, кто готовит пищу и что мне нужно в данный момент!

— Вот именно, ты улавливаешь мою мысль! Наша история писалась достойными людьми, но в то время как мы относились к себе? Обычные изгнанники, которые искали пристанище. Без земли, в постоянных поисках пищи, крова… Кто мы были тогда? Люди, готовые за маисовую лепешку работать весь день! Какое место занимали в этом мире, и чем мы стали сейчас?! Каким богам молились, что знали об окружающем нас мире? Поэтому, я и считаю, что пришло время переписать историю нашего народа… Понимаешь, есть места, которые меня просто пугают. Мы — строители Теночтитлана, мы — покорители Анауака! А в этой истории мы показаны слабыми, покорными рабами. Что скажут наши потомки, прочтя такие записи? — Тлакоелель сокрушенно покачал головой.

— Но ведь это правда, мудрейший, мы такими и были!

— Нашу историю правильно поймет только образованный и мудрый человек, для основной массы народа, которое уже родилось и родится через поколение это вредные книги и их нужно сжечь немедленно!

— Что плохого гордиться нашими предками, которые нашли силы подняться? Которые не только мужественно отстояли свое право на свободу, но и построили такой величественный город! Да что город, государство, перед которым скоро склонится весь мир!

— Еще раз повторю, ты так и не уловил мою мысль! Подумай на досуге. Мы строим новое, могущественное государство, а оно должно быть с чистой историей, последовательно описывающей наше возвышение, наше становление, но не годы унижения! Это повредит восприятию будущих поколений нас, как великих воителей. И, в какой-то мере, может, я предполагаю, спровоцировать в дальнейшем смуту. Смотри, где гарантии, что какое-нибудь племя жалких, покоренных нами сейчас народов не захочет совершить то, что сделали мы? Где гарантия, что кому-то из нынешних вождей не прийдет в голову повторить этот наш славный опыт? Мы можем говорить сколько угодно, что могущественны, что принесли в долину порядок, религию. Регламент жизни и правил, законы расписан для целых поколений, но только мудрые не будут спать спокойно. Нужно всегда предусматривать возможность бунта и ликвидировать еще в зародыше то, что его может возмутить. Мы обязаны думать о будущем, о нашей стране, наших сегодняшних трудах! Вот именно потому и нужно переписать старые Кодексы, пока не так-то много молодых учеников их изучило, а то, что затем они будут сравнивать и рассказывать устно, что ж это может принять образы красивых легенд. А легенды, как правило, только придадут поэтическую красоту прошлому. Сделают его загадочным и интересным. Но не смогут принести вред и разрушить то, что мы создаем! — Амантлан задумался. Это не нравилось ему. Он уважал Тлакаелеля, его гениальные мысли. Но, правда, должна быть правдой, а не легендой, рассказанной старой няней. Тлакаелель, наконец, обратил внимание на легкую задумчивость, совершенно не свойственную Амантлану, а значит, друга что-то беспокоило. И это что-то не касалось их разговора о Кодексах.

— Тебя тревожат посторонние мысли, друг мой, поделись со мною. Это о новом походе на отоми?

— От тебя ничего не скроешь! — после небольшой заминки улыбнулся Амантлан, раздумывая, говорить правду другу или найти выход самому:

— Меня тревожит, только не смейся, женщина.

— Я попытаюсь удержаться от смеха, но неужели нашлась красавица, которая проникла в твое сердце, Амантлан. Интересно, кому это удалось?

— Это не совсем так, Тлакаелель, сердце мое свободно, но…

— Но красавица не дает проходу, а её родственники стремятся заключить выгодный брак.

— Нет. Я даже не знаю, как это объяснить. Все слишком глупо.

— Значит интересно, рассказывай!

— Я привез рабыню. Очень красивую, да что там красивую, она не такая, как все. У неё волосы чуть темнее солнечных лучей, а глаза как два озера, кожа как снег на Попокатепетле.

— Амантлан, таких женщин не бывает.

— К сожалению, такая женщина сейчас в моем доме.

— А почему ты сожалеешь? Получить в добыче редкую красавицу, признайся, ты преувеличил немного, да?!

— Нет. Она такая, как я её описал. Что за игра богов! Но она такая. И к тому же жена Кинич-Ахава — халач-виника Коацаока. Но это еще не все, сама она из семьи Кокомо — правителей Майяпана. И характер её это подтверждает!

— Забавно, пожалуй, даже слишком. Но что тебя больше всего удручает, я не вижу причин для беспокойства.

— Я, возможно, тоже бы не видел, но не знаю, как это объяснить!

— Друг мой, она — твоя добыча, теперь Теночтитлан ее дом. В чем дело?

— Пойми, Тлакаелель, я беспокоюсь за неё, я не хочу, чтобы её у меня забрали!

— А почему ее должны у тебя забрать, ты что серьезно, говорил мне об огненных волосах?

— Да. Я не могу допустить…

— Но подожди, столь редкую рабыню тебе не позволят держать у себя, дело даже не в Кинич-Ахава и не в Кокомо. Ты должен был сразу же привести её и подарить нашему тлатоани! Это измена!3ачем тебе лишние неприятности!

— Должен был, но не подарил, сам не знаю почему.

— Друг мой, если она рабыня, неужели ты до сих пор не смог утолить своего желания? Я не понимаю тебя! Любой редкий экземпляр нужно дарить тлатоани или богам!

— В том-то и дело, что я сам себя не понимаю, — отвернулся от друга Амантлан. Теперь он точно знал, что, не понимая себя, он не сможет разобраться с Иш-Чель.

— Но ты должен завтра же отвести девушку в подарок тлатоани! Сними с себя эту головную боль!

— Она предлагала мне выкуп за себя…

— Ерунда! Никакого выкупа!

— Она ждет ребенка, — выложил Амантлан последний камень из-за пазухи.

— Вот как… — опешил Ттакаелель. — Твоего наследника? Нет ничего ужаснее, что первенец у тебя будет от рабыни, Амантлан, да, это горе!

Потом Амачтлан часто думал, почему он не открыл своему другу, что ребенок у рабыни не его, почему позволил запутать себя еще больше, но не находил ответа. Тогда ему казалось, что главное — это сохранить редкую рабыню в своей собственности. Решение Тлакаелеля повергло его в ужас: