Савмак. Пенталогия (СИ)

  - Они оба ещё молоды, могут год-другой подождать, пока Канит станет воином, - молвил Скилак, устремив печальный взгляд в опущенную к животу недопитую чашу. - Если к тому времени Савмак не объявится, значит, быть Фрасибуле за Канитом. Так и порешим, брат Госон?

  - Так и порешим, брат Скилак, - согласно кивнул Госон, и оба, звякнув краями чаш, одним махом влили в себя остатки вина...

  Проводив гостей со двора (Ариабат и Канит поехали проводить родню до выезда на большак), Скилак подозвал Зорсину. Рассказав ей о разговоре с Госоном и сватовстве Марепсемиса, о котором не успел сказать ранее, он велел осторожно выяснить, годится ли Мирсина в невесты царевичу.

  Присев на край мирсининой кровати (Синта, почти не покидавшая все эти дни комнату, как всегда сидела на кошме в своём углу с проворно мелькавшими в ловких руках вязальными спицами - вязала из козьего пуха для своей "ненаглядной горлицы" и её младшей сестры на зиму тёплые носочки), Зорсина некоторое время ласково гладила чуткими пальцами опавшее, но не утратившее миловидности лицо и выпуклые, в точности, как у неё самой и у Савмака, только растрескавшиеся и поблекшие во время болезни губы дочери. Наконец, глубоко вздохнув, она сообщила только что услышанную от мужа новость:

  - Старший брат царя Палака Марепсемис хочет, чтоб ты стала женой его сына... Фарзоя.

  При этом имени веки на полуприкрытых глазах Мирсины болезненно дрогнули, но взгляд, как и прежде, был устремлён куда-то мимо матери. Не дождавшись от неё другой реакции, Зорсина, продолжая нежно оглаживать дочь по обострившейся после болезни скуле, продолжила:

  - Фарзой твой ровесник. Стать первой женой царевича из рода Колаксая - завидная доля для любой девушки и великая честь для нашего рода... Но только, если она сохранила своё сокровище нетронутым. Скажи, вы с сыном Госона не стали мужем и женой ещё до... его отъезда на Боспор?

  Прикусив нижнюю губу, Мирсина молчала, по-прежнему глядя отсутствующим взглядом куда-то в потолок, из чего Зорсина сделала неутешительный для всех для них вывод.

  - Скажи правду, миленькая, не бойся, - самым ласковым тоном обратилась к Мирсине из своего угла Синта, внимательно слушавшая разговор матери с дочерью.

  - Если это случилось, ничего страшного - ты станешь женой одного из старших сынов Госона, - поспешила успокоить дочь Зорсина, - но мы с отцом должны знать, что ответить царевичу.

  Мирсина наконец перевела наполненный тоской и болью взгляд на мать.

  - Не случилось, мама, - выдавила она из себя с заметным усилием сквозь подкативший к горлу ком. - Между нами ничего не было...

  Мирсина повернула голову к стене. Из уголка глаза у виска скатилась к нижнему краешку носа, оставив на бледной щеке тонкий росистый след, алмазная капелька. Эта одинокая слезинка вернее всяких слов убедила Зорсину, что её дочь девственна.

  - Вот и хорошо, вот и умничка! - Наклонившись, Зорсина с нежностью поцеловала дочь в мокрую щёку. - Будущей весной ты станешь царевной.

  - Ой, чует моё сердце - быть нашей красавице со временем не просто царевной, а скифской царицей! - радостно возгласила со своей лежанки Синта, впервые после горестного возвращения Скилака из похода вызвав на губах Зорсины мимолётную улыбку. Встав с застеленной толстой пуховой периной кровати дочери, Зорсина поспешила с доброй вестью к мужу.

  - Говорила же я тебе, девонька: что ни деется с нами на этом свете - на всё воля богов, и всё выходит к лучшему, - тотчас после её ухода затараторила нянька радостно-ласкательным тоном, будто с маленькой девочкой. - Был у тебя один жених, да что ж делать - забрал его к себе Арий. А матушка Табити тут же подыскала лебёдушке нашей другого суженого - ещё знатнее да краше! Из самого царского колаксаева рода! Честь-то для нас всех какая... Ты поплачь, поплачь, лапушка... Омой слёзоньками свою душеньку! Зимушка впереди ещё до-о-олгая! Успеешь выплакать все свои слёзки-то... А как весеннее солнышко пригреет, выдадим тебя за сокола ясного - молодого красавца-царевича! А к тому времени, глядишь, и Савмак наш домой возвернётся, погуляет на твоей свадебке, порадуется за любимую сестричку... И заживёт наша горлинка, краса ненаглядная, с милым дружком - ясным соколом, в златом тереме, в царском городе... Хочешь стать царевною, а, Мирсинушка?

  - Пусть выдают за кого хотят - мне теперь всё равно, - равнодушным, безжизненным голосом ответила Мирсина. - Лучше бы я умерла...

  И чтоб не слышать дальнейших излияний докучливой няньки, натянула на голову тяжёлое бобровое одеяло.

   3

  Вернувшись после вызволения царевича Левкона из Скифии в Феодосию, Хрисалиск сразу направился на теменос, а отдав долг благодарности богам, до вечера занимался в пританее вместе с другими демиургами поднакопившимися в его отсутствие городскими делами.

  Рассказав во время ужина Лесподию и спустившейся ради этого из своих покоев в триклиний Мелиаде о столичных новостях и прежде всего о Герее, Элевсине и Делиаде, Хрисалиск предложил завтра же отправить в подарок Левкону и Герее часть своих рабов, поскольку после устроенной Гереей распродажи Старый дворец остался почти без слуг. Разумеется, Лесподий и Мелиада целиком и полностью одобрили это решение.

  Вместе с присутствовавшим в триклинии епископом Пакором тут же определились, сколько нужно отправить рабов (шесть рабов и столько же рабынь) и кого именно, отобрав самых крепких, молодых и красивых, достойных служить царевичу и царевнам. Лесподий предложил включить в их число и недавно купленного у навклера Лимнея по желанию Мелиады юного скифа, держать которого здесь, в двух шагах от скифской границы, чересчур рискованно и неразумно. Хрисалиск согласился с зятем, не стала возражать и Мелиада, молчаливо признав, что с покупкой этого скифа она ошиблась: несмотря на юношескую привлекательность и красоту, в нём ещё слишком много было детской робости и слишком мало мужской силы.

  Кроме столь необходимых сейчас в Старом дворце рабов, решено было отправить столичной родне десяток амфор привозного эллинского вина, три деревянных бочонка горного таврского мёда, по четыре горшка с любимым Гереей и Элевсиной сливовым и вишнёвым вареньем, а также изюм, сушёные абрикосы, фиги, финики, лесные и грецкие орехи.

  Новость о принятом хозяевами решении, понятное дело, моментально стала известна рабам. Запертые на ночь в своих спальнях, отобранные к переезду рабыни лили обильные слёзы в объятиях утешавших их подруг, с которыми им завтра предстояло навсегда расстаться. Всем в хрисалисковом доме было известно, что в отличие от мягкой и доброй Мелиады, её прекрасная сестра-царевна была строгой госпожой, щедрой на наказания провинившимся и нерасторопным служанкам. Зато её муж, царевич Левкон, не в пример их нынешнему господину Лесподию, как все ещё раз недавно убедились, не замечал никого из женщин, кроме своей божественной супруги. Каково там придётся бедным рабыням после вольготной жизни в хрисалисковом доме? Будет ли у них там возможность отведать мужского фаллоса, или придётся самим удовлетворять себя и утешаться по ночам ласками подруг, мечтая наскоро перепихнуться с каким-нибудь рабом и почитая за счастье оказаться на ложе грубого надсмотрщика?

  Рабы же, попавшие в число шести избранных, наоборот, были страшно рады и довольны неожиданному повороту судьбы. Им не понаслышке была известна поразительная красота младшей дочери Хрисалиска, каждое лето приезжавшей с мужем и дочерью в Феодосию проведать отца. Жить с ней под одной крышей, видеть её хотя бы украдкой каждый день, дышать с ней одним воздухом, а если повезёт - носить её на своих плечах, казалось им верхом блаженства, пределом мечтаний, приводило в восторг и эйфорию, словно от выпитой одним махом кружки неразбавленного вина. И один только Савмак, не понимавший по-гречески и не успевший за эти несколько проведённых в хрисалисковом доме дней обзавестись друзьями, не подозревал о выпавшем ему счастье.