Змеиный поцелуй

«Эти тайные слова, которые сказал Иисус живой и которые записал Дидим Иуда Фома».

Признаюсь, мне было немного не по себе. Мне бы поблагодарить Бога за находку, встать на коленопреклонённую молитву, а на меня вдруг напал страх. Мне будто кто-то внушал, что я не успею прочитать текст до захода солнца, а ночью я непременно потеряю свиток. Я вышел на небольшую песчаную площадку перед входом в келью…

Странное ощущение не покидало меня, пока я читал евангелие от Фомы. Оно казалось мне знакомым. И, уже перечитывая шёлковый свиток в другой раз, я вдруг вспомнил, как под стенами Джуннара, в освещённой лампами палатке, мой кунак и благодетель Махмет-хазиначи на моё сетование, что не встретил я в Ындии ни одного христианина, сказал мне: «Пусть тот, кто ищет, не перестаёт искать… А когда найдёт, будет потрясён…» И ещё сказал: «Как говорил ваш Иса в Инджиле». Я терялся в догадках. Всю ночь ёрзал, ворочался с боку на бок — не мог уснуть. Махмет-хазиначи, бесермен, говорил словами евангелия от Фомы! А когда я рассказал Махмету быличку, быличку о том, как лжехристианин Нахор, призванный проиграть язычникам религиозный спор, но по воле Божьей ставший защищать Распятого и одолевший жрецов — бутопоклонников, Махмет сказал: «Злые силы служат святым…» И снова сослался на Ису и Инджил. Я ещё сокрушался, что бесермен лучше меня знает Евангелие. Но в каноническом Четвероевангелии этих слов нет! Про то, что злые силы могут служить святым, я прочитал сегодня в обретённом свитке! Оно, понятно, духу Четвероевангелия не противоречит, но… Сердце лихорадочно колотилось, дыхание перехватило… и махатма при нашей первой встрече, рассказывая мне о книгах добиблейской поры, между прочим уронил слова, что фарисеи-де и книжники от всех религий прикарманили ключи знания и не позволили войти ни себе, ни другим. Эта фраза, несколько видоизменённая, тоже принадлежала евангелию от Фомы. Я даже не знал, что и подумать. Я только вспоминал. «Когда ночь, и слепые, и зрячие — все ходят во тьме. Но вот настаёт утро, тогда зрячий видит свет, а зрячих мало». И эта фраза из евангелия от Фомы. И ещё махатма сказал, что я — зрячий. Но ещё ночь, и я не знаю, что я — зрячий. А вот когда все религии соединятся в одну, наступит утро, и такие, как я… И паки махатма говорил: «Ты должен стать местом, на котором стоишь». И паки: «Я попытаюсь объяснить тебе то, что невозможно объяснить ни человеку, ни ангелу…» И эту фразу я прочитал только что!!! Я стал вспоминать разговоры с другими людьми во время своего путешествия по Ындии, и мне начинало блазниться, что все они знали евангелие от Фомы и вставляли в свою речь фразы из него. Доразмышлялся я до того, что и молочница Анасуйя говорила словами Фомина евангелия. Разве Анасуйя в ту ночь, когда впервые принесла мне в заброшенный колодец воды и риса, разве она, ложно обвиняя катакомбных христиан в моём заточении, не сказала мне: «Много раз ты желал слышать эти слова, которые я тебе говорю, но у тебя нет никого, от кого бы ты услышал их». Разве эти слова я не читал только что? А мать Аруна? Разве она не сказала мне, когда призывала воскресить её сына: «Если мы, обыкновенные люди, едим мёртвое и делаем его живым…» И так со всем Фоминым евангелием. Пожалуй, только одно зачало я никогда ни от кого не слышал.

«…Иисус отвёл Фому в сторону и что-то долго говорил ему. Но никто из учеников не слышал, что Он говорил Фоме. И когда Фома подошёл к своим товарищам, они спрашивали его: «Фомо, что сказал тебе Иисус?» И Фома сказал: «Если я скажу то, что сказал мне Иисус, вы возьмёте камни и бросите их в меня. А из камней выйдет огонь и сожжёт вас».

Лёжа в келье на охапке сена, я думал над этими словами. Снаружи неприятно дул ветер, точно на палубе тавы [29]. Мне казалось, я знаю, о чём не сказал Иисус ученикам своим и о чём сказал святому апостолу Фоме. Среди многого другого, чего не могут вместить книги всего мира, Иисус мог рассказать Фоме, как обучался в Ындии концентрировать прану. «А если это так, — погибельно размышлял я, — тогда получается, что Он — не вочеловечившийся Бог, а пусть необычный, но человек, пророк, как Магомет, Будда, Заратустра, может быть, даже выше пророка, может быть, даже Ангел. И никто из учеников, кроме Фомы, не должен был знать этого, ибо… апостолы таким путём должны были привести языческие народы к Единому Богу. Но почему тогда…»

— Я рад, что ты дошёл до этого самостоятельно, — прерывая мои тяжёлые размышления, прозвучал совсем рядом знакомый голос.

Я открыл глаза. Вход загораживала высокая фигура, загораживала светлым силуэтом. Это был махатма.

— Если бы Фома сказал, что Иисус не Бог, Фому бы побили камнями. Но Бог (кого христиане называют Богом Отцом) огнём из этих камней пожёг бы учеников. Но Фома промолчал, хотя знал тайну. Теперь её знаешь ты, Офонасей. Она тяжела для христианина. Но Бог не пошлёт нам испытание больше того, что мы можем вынести.

— Вы сдержали слово, — сказал я, приподнимаясь на локте. — Я прочитал евангелие от Фомы.

— Как я и говорил тебе: нужное, чего ты ожидаешь, будет найдено. (Эти слова были из Фомина евангелия.) Было бы неплохо сделать с него списки и распространить на Руси…

Я осмелился прервать махатму:

— Что стало с христианами, которых пленили воины раджи?

— Ты меня спрашиваешь?

— Вы постоянно твердите о пользе объединения религий, почему бы вам, учителям человечества, не побывать у раджи этого почти независимого княжества и не устыдить его? Или объединение религий задумано без христианства?

Махатма улыбнулся улыбкой разбуженного ребёнка, и его сливовые навыкате глаза тоже улыбнулись, только снисходительно.

— Я подумаю над твоим предложением, тем более, мне симпатичен этот раджа — борец с винопитием и блудом.

Укорённый, я потупил взор.

— Но на Земле Всевышний действует не столько через ангелов, сколько через человеков, — махатма снова снисходительно улыбнулся.

Порыв ветра ворвался в келью, поднял пыль, труху, но полы одежд махатмы не шелохнулись.

— История иногда повторяется! И, может быть, ты сможешь помочь своим единоверцам, которых ты так долго искал в Ындии и которые оставили тебе, пусть и не по своей воле, евангелие святого апостола Фомы. (Я невольно проверил спрятанный на груди свиток.) И было бы крайне неблагодарно с твоей стороны не помочь этим людям.

— Помочь? Но как?

— Не забывай, что ты именем Распятого воскресил сына брахмана. Об этом скоро узнает не только раджа, но и правители сопредельных княжеств.

38

Утром я созерцал под дождём, сидя у входа в келью в голубоватом тумане из брызг. Воздух был напоён влагой. Пронизанные дождём деревья, которые, казалось, замерли и задумались, вдруг сказали мне:

— Воины раджи во главе с Варуном ищут тебя, отшельник!

Тогда я мысленно спросил листву деревьев, которые стали мне как братья:

— Они ищут меня, потому что думают, будто я знаю, где спасается Дионисий? Но я не знаю этого!

Узор листвы ничего не ответил мне. И тогда я спросил своё сердце, и сердце сказало мне:

— Сын раджи написал на стене углём портрет Дионисия. Ты, Офонасей, похож на него.

— Они хотят убить меня, потому что я похож на Дионисия?

— Они идут, — сказали брызги дождя.

Варун присел передо мной на корточки.

Глаза его держали насмешку. Я слушал воина, палочкой вычищая грязь из-под ногтей. Я понимал язык зверей и птиц, я понимал язык деревьев, но не мог понять, чего хочет от меня воин. Его льдистосверкающий насмешливый взгляд не вязался с подрагивающим в мнимом почтении голосом. Я бы мог усмирить Варуна, и он беспрекословно подчинился бы мне, но я не стал подчинять себе Варуна, хотя на миг представил, как этот гордый воин сгорбился с обвисшими вдоль тела руками. Он обернулся к своим подчинённым и сказал:

— Мы нашли Дионисия.

— Я не Дионисий, — сказал я.

— Да? Кто же ты?.. Сын раджи нарисовал тебя.