Портартурцы

— Не могу решиться выехать отсюда.

— Мы в апреле едем обратно в Харбин. Движение грузов приостановилось, и всему составу отделения банка здесь делать нечего.

Поговорить с Валей не удалось. Лыков тосковал.

«Как я близорук! Судейский паренек был прав. Папа одобрит выбор».

Александр Петрович написал Вале письмо. Неделю ждал ответа. Послал второе.

«Вы не верите, что я вас безумно люблю, — писал он. — Время моих рассуждений минуло. Я отбросил от себя расчеты. Вы заставили меня круто повернуться. Я сделаю все, что вы прикажете».

Валя ответила:

«Не нужно никаких жертв ради меня. Как вы не поймете, что жениться вам нужно спустя год или два и притом на девушке, которая бы не знала вас вчерашнего… У меня к вам чувство брезгливости… От вас чужеземкой пахнет… Может быть, это жестоко, но вы не мальчик, а всеми признанный умный делец… Мне ничего не надо. Но родине вы нужны. Идите в штаб и возьмите на себя долю забот по возведению укреплений в опасных местах. Поработайте и поживите среди солдат».

4

Во дворе, который занимала прислуга седьмого орудия, большая фанза была очищена, а в маленькой жила китайская семья. Хозяин и подросток-китайчонок каждое утро уходили в поле. Китаянок было три: старуха и две молодые, одна из них беременная. У порога фанзы целыми днями играли три маленькие девочки.

Коневязов заучил несколько слов русско-китайского жаргона и при каждой встрече старался ободрить хозяина двора, который ходил понурив голову. Орловец решил доказать своему хозяину, что ему обязательно надо выезжать из Наньгуалина.

— Ты что же, добрый человек, сидишь здесь, а не уезжаешь куда-нибудь подальше от войны? Лошадь у тебя есть, арба есть, — ну и в путь.

Китаец смотрел на орловца и разводил руками.

— Капитан шанго… Моя бутунда.

По-видимому, хозяин предполагал, что солдат желает получить от него какую-то вещь. Про себя Коневязов думал:

«Почему китаец остался здесь? Почему не уехал на север вместе с другими? Японцы высадились, путь перерезан. Жаль, что ли, ему покидать родную деревню? А жена беременная, вот-вот разрешится… Как ему растолковать?»

Однажды вечером он подозвал хозяина к арбе.

— Тебе надо ходи, скоро надо ходи.

Китаец снова недоумевал. На двор вышла старуха. Девочки подбежали к орловцу, они уже привыкли к нему.

— Что, опять сахару захотели? Дам сахару, дам, — засмеялся канонир и посадил детей в арбу. Повернувшись к хозяину фанзы, он сказал:

— Бабушку усади, мадама усади, а потом айда. — Коневязов впрягся в арбу и провез ее несколько шагов к воротам.

Девочки смеялись и махали ручонками, а китаец ничего не понимал. Серьезность, с какой говорил орловец, тревожила его. Он растерянно посмотрел кругом и, присев на корточки посредине двора, закурил трубку.

— Тунда? — спросил орловец.

— Бутунда, — ответил китаец, и на его лице отразилась досада.

На другой день канонир остался дневальным. Женщины часто выходили из фанзы и посматривали на знакомого русского солдата, который с важным видом ходил по двору, охраняя мешки с ячменем и тюки сена. Около полудня хозяин Подошел к орловцу, взял его за руку и подвел к углу фанзы. Навстречу им вышел китаец с бледным лицом; осмотрев артиллериста, незнакомец поклонился и сказал по-русски:

— Здравствуйте. Я пришел сюда по просьбе хозяина. Вы у него что-то просите, а он не знает, что именно. Скажите мне, и я передам ему.

«Эге, какой обходительный», — подумал орловец.

— Ничего я не прошу и ни в чем русский солдат не нуждается. Почему он остался в деревне, а не уехал, как другие крестьяне?

Незнакомец переговорил с хозяином фанзы, ответил:

— У него семейная тайна.

— Когда скажет тайну, тогда и дам ему совет.

Китайцы долго совещались.

— Вопрос касается его жены. Она должна через месяц родить. У него нет сына. Нам, китайцам, без сына нельзя. Оракул сказал: если его жена разрешится под крышей предков, то у них будет сын. Вот он и ждет.

— Закавыка. Крыша предков? Собственный дом, значит. — Коневязов задумался. — А ты скажи ему, что жена должна родить под открытым небом. Оно и есть крыша предков. Поняли?!

Переводчик, открыв рот, расширил глаза, а солдат с увлечением продолжал.

— Небо — наша общая крыша во веки веков. Фанза хозяина новая. Стало быть, его отец, а тем более, дедушка, не могли в ней родиться. Спроси.

В глазах переводчика мелькнули искорки удовлетворения.

— Он говорит, что отец родился на севере.

— Так я и знал! — воскликнул орловец. — Пусть забирает семью и едет подальше отсюда. Да чтобы жена его обязательно под открытым небом родила. Тогда будет сын.

Крестьянин, выслушав слова переводчика, радостно закивал головой:

— Шанго, капитан!

— То-то! — Коневязов оглянулся, но переводчик уже исчез.

Хозяин торопливо ушел в фанзу. Вскоре к порогу вышли все женщины и поклонились орловцу.

А примерно через час после ухода переводчика орловца осенила мысль:

— Да ведь это был японец, японец шпион! Какой же я разиня. Ему нужны были сведения, он и рискнул. Пройдоха!..

Глава девятая

1

Небо было хмурое. Накрапывал дождь. На станции Киньчжоу около водокачки пыхтел паровоз. Вершина горы Самсон окутана сероватым облаком. На перроне пусто, но за зданием вокзала, Немного далее проволочных заграждений, шум. Там остановились на отдых полевые батареи. Сытые вороные кони фыркали и ржали. Канониры суетились у пушек, счищая с орудий и колес грязь. Мимо на юг по дороге проходили стрелки.

Канониры, армейские солдаты, фейерверкеры, унтер-офицеры и офицеры часто вскидывали головы и смотрели влево от горы Самсон. Все они знали, что далеко впереди них — конные охотники, сторожевые цепи и казачьи разъезды. Но все же напряженно вглядывались в ту строну, где несколько дней назад враг напал на железную дорогу, перерезал провода и взорвал мост.

А вот и последняя новость: японцы высаживаются а Бицзыво. Солдаты и офицеры младшего состава готовились к серьезному делу и с нетерпением ждали распоряжений к выступлению для разгрома десанта. Бодрое настроение их не покидало.

Сумерки сгущались. Загорелись костры. Войска прибывали со стороны Артура. Слева, на горе Наньшань, вырисовывались укрепления Киньчжоуской позиции. Она была ключом к Порт-Артуру.

Пехотинец и артиллерист с котелками остановились под навесом крыши.

— Куда идем? — спросил пехотинец.

— Десант громить.

— Зачем допустили на берег? Его из пушек ваших на воде в лодках надо было потопить. Подпустить и шарахнуть.

— Начальство знает, что делать. До поры до времени спугивать не следует… Заманить и разлепешить.

— Все-таки странно.

— Ясная картина. Кабы наш флот не был предательски подорван, то их бы расщелкали на море, а теперь хитрость и осторожность нужна до тех пор, пока не починят наши боевые корабли.

— А все же на море было бы удобнее врага изничтожить. Лодка полна людей, волна качает, а тут бац шрапнелью — и все ко дну. И нам, пехоте, легче было бы добивать тех, кто до берега добрался.

Пехотинец думал свою думу: артиллерия за пять-шесть верст не должна допускать врага до пехоты, а стрелкам только и дела — закреплять за собой оставленные врагом позиции. Солдат верил в это. Пушки ему нравились, кони — огонь, а канониры — здоровенные ребята и, видать, ловкачи.

— Не пропадем, — усмехнулся канонир. — Смотри, какая у нас артиллерия и какая позиция?.. А командиры знают, как лучше прикончить врага. Теперь, браток, хитро все придумано. У тебя голова кругом идет, а у них все в точку… Стреляли мы по невидимой цели на учении. Офицер командует: прицел такой-то, уровень такой-то, угол столько-то! Вертит наводчик там разные винтики, стальные стоечки у угломера поворачивает. Целит в одну сторону, а дуло-то у пушки в другую смотрит. Запалил. Перелетел через гору снаряд и в цель попал. Сам видел… По двадцать снарядов в минуту может выпустить. Но это на крайность. Если помногу подряд стрелять, то орудие перекалится. У нас, браток, во всем расчет и арифметика. Цифра, значит, бьет. Не понимаешь в цифрах — и в артиллерию нельзя.