Савмак. Пенталогия (СИ)

  Там уже шумела и толкалась на набережной в ожидании приближающихся посольских триер толпа зевак. Некоторые запоздавшие ещё бежали туда через Портовые ворота. Минний со своим закутанным по самый нос в гиматий спутником были единственными, кто за последние полчаса прошёл Портовыми воротами в обратную сторону, о чём и сообщил Миннию с нотками удивления в голосе его приятель Полихарм, как всегда пребывавший вместе со стражами на своём "боевом" посту.

  - Ха! Чем торчать тут под дождём на холодном ветру, я лучше подожду наших послов в тепле в центральных банях, - пояснил с хитрой ухмылкой Минний. - Всё равно ведь большинство из них направится с кораблей прямиком туда.

  - И то верно... А ты, брат, хитёр!

  - А то! - подмигнул старому товарищу Минний.

  - А что это за птенчик с тобой?

  - А-а, один из моих учеников. Ну, ладно, мы пойдём, а то у парня от холода уже зуб на зуб не попадает, - торопливо пожал говорливому приятелю руку Минний.

  - Ну-ну! - проводил его понимающей улыбкой Полихарм, не успев даже спросить имя смазливого "ученика".

  Быстро поднявшись от Портовых ворот в верхний город, Минний и его юный спутник на углу теменоса свернули в широкую продольную улицу и через несколько минут подошли к калитке гераклидова дома.

  Минний негромко постучал в дверь молоточком и окликнул привратника Гоара. Услышав знакомый голос жильца, тот без промедления отворил калитку.

  - Мой раб здесь? - поинтересовался Минний.

  - Здесь, господин.

  - Сбегай, позови его, - попросил Минний. - И скажи, пусть захватит мой посох: корабли с нашими послами уже входят в гавань - надо спешить в порт.

  Как только услужливый старик покинул свой пост, Минний подал знак прятавшейся за колонной Агафоклее. Подбежав, она на мгновенье прильнула в полутёмном коридоре к Миннию, быстро чмокнула его в щёку и, прежде чем Лаг с Гоаром показались из дверей правого крыла, успела прошмыгнуть под навесом в чуть приоткрытые ворота сарая.

  Приняв из рук Лага свой посох, Минний, превозмогая боль в натруженных ногах и отбитых ягодицах, поплёлся со своим рабом в сторону агоры, и ещё долго на его левой щеке пламенел отпечаток нежных губок Агафоклеи.

   8

  Переночевав под монотонно-угрюмый гул штормовых волн на юго-западном краю своих владений, на другое утро царь Скилур со своей многочисленной свитой поворотил, наконец, к столице, завершая прочерченный колёсами его повозки по скифской земле круг.

  От сторожившей границу в устье Напита крепости в глубь Скифии вело две дороги. Одна - по которой пришло сюда царское войско, - тянулась вдоль морского побережья до Керкинитиды, Калос Лимена и Тафра. За Хараком от неё ответвлялась на восход дорога, по которой можно было доехать по низкому северному берегу реки до племенного центра напитов и там выехать на большую дорогу, пересекавшую весь полуостров с запада на восток - от Херсонеса до Пантикапея. Именно по этому ответвлению дороги - подальше от опасных таврских лесов и гор - предпочитали возить свои товары в скифскую столицу херсонесские купцы в прежние времена. Но после захвата прибрежной Равнины скифами она невдолге заросла травой. Обосновавшиеся в крепости Напит скифы предпочитали более короткий и удобный путь к Таване - по северной стороне узкой и глубокой, как горное ущелье, долины реки Напит, служившей природной границей между степной Скифией и покрытыми густой щетиной лесов Таврскими горами. А опасность таврских нападений лишь раззадоривала скифов и делала в их глазах этот путь ещё привлекательней. Вот по этой-то дороге и повёл к Таване царское войско бунчужный десятник Тинкас.

  Вождь напитов Скилак со своими скептухами и воинами, как и полагается, встретил царя на северной границе племенных земель между низовьями Хаба и Харака. Из пяти сыновей с ним были только двое младших - Савмак и Канит. Среднего, Ариабата, вождь оставил с двумя сотнями молодых воинов охранять Тавану, старший, Радамасад, встречал царя и его спутников у крепости Напит, Ториксак же служил как раз в той тысяче сайев, что была оставлена оберегать столицу.

  По узкой дороге, затиснутой между шумным, разбухшим от вчерашних дождей потоком и нависающим слева высоким плато, колонна скифов, далеко растянувшаяся за охваченной золотым сиянием царской колымагой, двигалась по шесть всадников в ряд. Савмак ехал на своём Вороне позади отца, старшего брата Радамасада и дяди Октамасада, в одном ряду с такими же, как он сам, не отведавшими ещё вражеской крови юнцами - Канитом, Сакдарисом, Апафирсом, Ишпакаем. Зато своей крови они за эти два дня не жалели: соревнуясь, кто сильнее горюет по царю Скилуру, и похваляясь друг перед другом презрением к боли, искромсали себе вчера перед встречей царского поезда ножами кисти рук, щёки, лбы и уши.

  С самого выезда из ночного табора никто из напитов не произнёс и слова - все хранили подобающее случаю скорбное молчание: даже кони, будто чувствуя людскую печаль, не ржали и переступали копытами тише обычного. Смоченная ночным дождём дорога не клубилась пылью, и голова колонны, с плывшим впереди неё царским бунчуком, была хорошо видна в голубом сиянии очистившегося от вчерашних унылых туч неба.

  Савмак, вытянув тонкую шею, устремил взгляд поверх покрытых островерхими башлыками голов старших на плотно завешанные задки и высокие дуговидные крыши катившихся в нескольких сотнях шагов впереди женских кибиток, в одной из которых ехала его знакомая царевна - красавица Сенамотис. Сжимая правой рукой золочёную рукоять подаренного ею акинака (великолепный меч - подарок царевича Палака - тоже был при нём, висел у левого бедра), Савмак вместо того, чтобы, как все остальные, скорбеть об осиротившем свой народ царе Скилуре, куда больше переживал о том, что царевна, должно быть, рассержена на него за то, что он не привёз ей шкуру убитого им чёрного волка сам, как обещал. Наверное, царевна теперь презирает его, как лгуна, полагал Савмак, и щёки его вспыхивали румянцем стыда под коркой засохшей крови.

  Окидывая время от времени тревожным взглядом сплошь покрытые пожелтевшим лесом склоны и вершины тянувшейся справа за узкой рекой горной гряды, он думал о том, что хорошо бы, если б сейчас на кибитки царевен вдруг напали тавры. Застигнутая врасплох охрана сперва растеряется, но потом, конечно изрубит и перестреляет всех нападавших и защитит от них золотую царскую повозку, царицу и царевен. И только один из разбойников - самый ловкий и сильный, - закинув за спину одну из женщин, успеет перебежать через бурный речной поток и с проворством горного козла полезет со своей беспомощной пленницей на горную кручу. Среди мечущихся, не зная как спасти царевну, воинов, Савмак один не потеряет головы в поднявшейся панике. Стремголов соскочив с Ворона, он перебежит, прыгая с валуна на валун, бурлящий поток, и быстро вскарабкается по узкой расщелине на высоченный отвесный утёс. Внезапно выскочив с другой стороны и не дав похитителю, считавшему себя уже в безопасности, опомниться, он вонзит ему в сердце кинжал Сенамотис, выхватит у него из рук перепуганную скифянку и ударом ноги столкнёт обмякшего разбойника с утёса в реку. И тут только, отведя длинные соломенные волосы от лица бессильно упавшей с его объятия девушки, он увидит, что это Сенамотис.

  Взглянув на своего спасителя, она сперва сильно удивится, затем обовьёт его шею руками и, приблизив подрагивающие губы к его губам, шепнёт, что больше не сердится на него, что своей отвагой он добыл её прощение и любовь. Она захочет поцеловать его, но тут он заметит на горном склоне за её спиной мелькающих между деревьев и камней тавров в серых волчьих шкурах. Решительно разомкнув на своей шее руки Сенамотис, он снимет висящий на плече аркан (который не забыл прихватить, соскакивая с Ворона), мигом затянет петлю на её тонкой талии и, упёршись скификом в острый край утёса, быстро спустит её прямо в руки стоящих внизу в пенном речном потоке телохранителей. Когда царевна окажется в безопасности, он сбросит бесполезный теперь аркан вниз и повернётся спиной к краю утёса, крепко сжимая в правой руке палаков меч, а в левой - кинжал Сенамотис. Спасаться самому будет поздно: лохматые, зверовидные тавры с оскаленными лютой злобой лицами уже здесь и готовы все разом наброситься на него...