Савмак. Пенталогия (СИ)

  После того, как Радамасад и его воины поднесли свои прощальные дары царю и царице, херсонеситам было дозволено перейти на скифский берег реки.

  В эту минуту с закутанного в тёмный траурный плащ неба опять полились холодные слёзы дождя.

  Минний и укрывавшаяся за его спиной Агафоклея, пообещавшая, что пока они будут не одни, она, чтобы не выдать себя голосом, не произнесёт ни звука, незаметно пристроились к задним рядам херсонеситов - подальше от шествовавших впереди Гераклида, Невмения, Агасикла, Каллиада и прочих своих знакомых.

  Многие херсонеситы, как и Агафоклея, прятали головы от ветра и дождя под скифскими башлыками и почти все были обуты в удобные скифики. Переходившие цепочкой один за другим по торчащим из воды чуть выше переправы плоским камням на другой берег херсонеситы собирались вокруг крупноголового старика с угрюмым, в мелких морщинах лицом, опушенным внизу круглой серебристой бородой, и стоявшего рядом с ним толстощёкого, похожего на раскормленного борова подростка. Оба были в украшенных множеством золотых бляшек и фигурок тёмных скифских одеждах: длиннополых, перехваченных широкими золотыми поясами кафтанах, заправленных в скифики узких штанах и высоких кожаных башлыках с загнутым вперёд верхом, отчего Минний сперва принял их за знатных скифов. Лишь когда в толпе ждавших своей очереди у переправы херсонеситов прозвучали вполголоса их имена, до него дошло, что это вышли из скифского табора встретить земляков сам Формион с внуком Стратоном.

  Когда почтенные участники посольства оказались на той стороне, Формион и его царственный внук, не дожидаясь остальных, повели их через окутавшийся дымами разгоравшихся костров скифский табор к золотой повозке царя.

  Чтобы не обнажать перед покойником головы, Минний и Агафоклея не пошли за послами за кольцо расступившихся царских телохранителей, остановившись по эту сторону живого заграждения. К счастью, их примеру последовало немало молодых херсонеситов, которых скифы приняли за слуг.

  С расстояния в 20-30 шагов им хорошо была видна в центре круга высокая царская повозка, вся покрытая золотом, с балдахином из златотканой парчи, приоткрытым из-за дождя лишь с одной стороны. Чёрные с золотыми рогами волы были выпряжены и уведены слугами вместе с царскими конями к реке на водопой.

  С жадным любопытством разглядывали херсонеситы остроносый профиль воскового лица лежавшего в центре повозки Скилура, непрестанно обмахиваемого опахалом из веток степной полыни, и сидевшую у изголовья мужа старую царицу с прикрытыми, как у покойницы, глазами на измождённом лице. Несколько десятков скифских жрецов в причудливо разукрашенных одеждах, прохаживаясь вокруг царской повозки, старались заглушить сердитый гул близкого прибоя звоном своих погремушек, словно надеялись пробудить почившего царя от его смертного сна.

  Отец Агафоклеи Гераклид и младшие братья Формиона, Стратон и Апемант, первыми подошли к царской повозке между огромных солнцеподобных колёс и поднесли уходящему в вечную жизнь владыке скифов от имени Херсонесского полиса три красивых золотых венка. Следом за ними и остальные послы, и сопровождавшие их богатые херсонеситы, тесно связанные со Скифией торговыми делами и посчитавшие необходимым и полезным лично отдать дань уважения умершему отцу будущего царя, (среди них - оба брата и жених Агафоклеи) подступали по очереди к повозке с прощальным поклоном, выложив её дно золотыми украшениями и монетами.

  После того, как херсонеситы со скорбными лицами вышли за охраняемую царскими телохранителями территорию, родичи покойного стали зазывать их по скифскому обычаю на угощение в свои шатры. Поскольку в отсутствие живого царя никто не смел переступить порог царского шатра, и он остался в Неаполе ждать нового хозяина, царевичи принимали гостей в своих скромных походных шатрах, вмещавших до двух десятков человек, поставленных почти впритык один возле другого. Формион с внуком, братьями, племянниками и несколькими преданными сторонниками уверенно вошёл в шатёр будущего царя Палака. Гераклид со своими ближайшими друзьями и сыновьями, державшимися всё время вместе, были приглашены в шатёр Лигдамиса. Группами по пять-восемь человек стали разбирать по соседним шатрам и всех остальных херсонеситов.

  Как только скифы стали зазывать херсонеситов в шатры, Минний потянул Агафоклею за руку и стал поспешно пробираться с ней между шатрами и дымными кострами, с висевшими над ними большими казанами, в сторону реки. Им ведь ещё предстоял долгий кружной путь домой по суше, и нельзя было терять ни минуты, не говоря уж о том, что в шатре во время застолья им пришлось бы обнажить головы. Скифам, то и дело пытавшимся затянуть их в свои шатры, Минний, скаля зубы в широкой улыбке, красноречивыми жестами давал понять, что ему с товарищем сперва надо где-то отлить.

  Конечно, жаль, что им так и не довелось увидеть скифских царевичей, скрывавшихся от дождя в своих шатрах, ни, тем более, тщательно оберегаемых от сторонних глаз скифских царевен, почти не покидавших своих кибиток. А ведь Минний согласился привезти сюда Агафоклею не без тайной мысли увидеть царевну Мессапию, которую помнил горделивой 20-летней медноволосой красавицей, по-юношески завидуя её мужу Стратону и, как и почти все его сверстники, страстно мечтая каким-нибудь чудесным образом сделаться её счастливым возлюбленным. Правда, теперь его больше волновало, удастся ли раздобыть лошадей. Ежели нет, то придётся возвращаться в Херсонес на одной из триер, спрятавшись в трюме среди гребцов и рискуя каждую минуту быть разоблачёнными.

  Выбравшись, наконец, к реке, на глазах разбухавшей от орошавшего Таврские горы дождя, Минний, придерживая Агафоклею обеими руками сзади за талию, благополучно перебрался с ней по мокрым, скользким, кое-где уже захлёстываемым потоком камням на южный берег. Не оглядываясь, они быстро пошли по дороге к крепости.

  Ни Минний, ни Агафоклея не говорили по-скифски. Подходя к пятёрке скучавших у восточных ворот стражей, "разукрашенных", как и все остальные, в знак великой скорби кровавыми порезами на лицах, он надеялся, что хоть кто-то из них, живя близ херсонесской границы, научился говорить на языке эллинов. Таковые действительно нашлись.

  Старший караульного десятка, перегнувшись туловищем между зубцами стены над распахнутыми гостеприимно воротами, спросил подошедших херсонеситов, хоть и с грубым акцентом, но на понятном языке, что им нужно. Минний, задрав голову, сказал, что хочет нанять кибитку с возницей для поездки в Херсонес. Десятник ответил, что сейчас ничего не выйдет: повозок и коней в крепости полно, но людей нет.

  - Все, кроме стражи, сейчас там, - махнул он рукой в сторону реки. - Вас смогут отвезти в Херсонес только завтра.

  - А верхового коня с седлом и сбруей я могу сейчас купить? - поинтересовался Минний.

  - Коня?.. Можешь, - ответил угрюмым басом десятник и стал спускаться по приставленной к стене с внутренней стороны слева от ворот деревянной лестнице. Оказавшись на земле, он отвязал от коновязи под стеной одного из десятка привязанных там коней и призывно махнул рукой ждавшим в воротном створе грекам.

  Построенная правильным прямоугольником, крепость Напит имела двое расположенных напротив друг друга ворот посредине длинных стен: Западные, выходившие к морю и сгнившим и разрушенным штормами причалам (новым хозяевам скифам они были без надобности), и Восточные, из которых был выезд на единственную шедшую мимо крепости дорогу. Внутри городок был разделён пересекавшимися под прямыми углами неширокими улицами на жилые кварталы - в каждом по три-четыре усадьбы с небольшими двориками, в которых прежде проживало несколько сотен эллинских семей, а теперь - столько же скифских.

  - Волнение на море усиливается, а мой младший брат с трудом переносит качку, поэтому мы решили вернуться домой по суше, - пояснил, шагая сбоку возле конского крупа, Минний начальнику воротной стражи, бросавшему сверху на его миловидного юного спутника подозрительные взгляды.