Дикое золото

ожиданно сомкнулась вокруг них, как вода над головой ныряльщика. Серебристый лунный свет сообщал окружающему такую необычность и загадочность, что в сердце боролись самые непонятные чувства, а в голову лезли всякие глупости. Отчего-то подумалось, что происходящее – идеальная ситуация для засады. Прыгнет на спину из-за дерева кто-то решительный – и ни одна собака не отыщет более ротмистра Бестужева, бывшего кавалериста и нынешнего жандарма, кавалера нескольких российских орденов и одного австрийского, уверенно делавшего карьеру в столичной охране…

Покосившись на Таню, он устыдился этих мыслей. Истолковав его взгляд по-своему, она усмехнулась:

– Ну как, пока не страшно? Только не надо мне опять напоминать про ваше славное кавалерийское прошлое. Тут совсем другое, тут тайга… Шибир, как инородцы говорят. Кажется, отсюда и само название Сибири пошло… Не страшно?

– Нет, – сказал Бестужев. – Я бы сказал, несколько необычно. Не похоже на все места, где я бывал прежде…

Что-то крикнуло справа – длинно, пронзительно, скрипуче, и он поневоле вздрогнул.

– Это птица, – фыркнула Таня. – Стрелять не вздумайте.

– А если – медведь?

– Ну и подумаешь, медведь, невидаль какая… Медведи сейчас сытые, а потому благостные, как упившийся становой пристав. Мы его все равно не заметим – он на мягких лапах ходит тихонечко, а вот он нас заранее услышит и уйдет с дороги.

Она говорила серьезно, но Бестужев все равно, на всякий случай, передвинул тяжелую деревянную кобуру чуть вперед, чтобы пола тужурки не помешала при нужде выхватить пистолет мгновенно. Близкие и далекие, тихие и громкие ночные крики звучали часто, и он заставил себя не вздрагивать от неожиданности, глядя, как спокойно и уверенно шагает Таня, даже грациозно, пожалуй, насколько может быть грациозной красивая девушка в таежном мужском наряде. Тропинка вела теперь по открытым пространствам, покрытым кое-где кучками густых зарослей неизвестных Бестужеву кустов.

Потом справа показалась избушка, блеснули застекленные окошки. Бестужев спросил:

– А с этим строением, надо полагать, тоже местные легенды связаны? Там, часом, не бродит призрак очередного трагического персонажа сибирской истории?

Таня обернулась к нему, протянула с укором:

– Ох уж эти городские материалисты… Кто же о таких вещах говорит ночью посреди тайги? Смотрите, накличете… Нет там никаких… этих самых, обыкновенное охотничье зимовье, я сама там иногда ночевала. Впрочем, кто знает… Всякое болтают…

– А вам не бывает здесь скучно? – спросил Бестужев, столь же старательно, по ее примеру, приглушая голос.

– Почему бы вдруг? – удивилась она. – Это в городе невыносимо скучно – все по линеечке и ранжиру, в вашем Питере и вовсе скука смертная, камень бессмысленный давит… Памятник Петру зеленый, как утопленник… ох, я и сама начала поминать…

– Но уж этим-то, о которых вы… им-то откуда взяться посреди безводного леса?

– Плохо вы их знаете, – серьезно сказала Таня. – Осторожно, под ноги поглядывайте, тут корней много…

Сосны