По живому. Сука-любовь

Лилия Ким

По живому. Сука-любовь

ПО ЖИВОМУ

Питер-Москва

— Есть будешь? — равнодушно, не глядя на Сергея, спросила Полина и поставила перед ним тарелку с затейливо выложенными и украшенными полуфабрикатами.

Растворимое картофельное пюре веселенькой желтенькой горкой на сочном листике салата, обсыпанное консервированным зеленым горошком, как елка конфетти. Рядом «полностью готовая к употреблению» куриная котлета, только что размороженная в микроволновке. Пустующее пространство огромной белой тарелки покрыто тонкими, нарочито небрежными штрихами кетчупа «с кусочками чеснока и укропом».

Полина сгребла с другого конца стола какие-то листки и ушла в гостиную. Сергей остался на кухне один посреди мраморно-вишневого великолепия мебели и сложной игры мягкого, рассеянного света в декоративных витражах.

Поерзав на мягкой кожаной табуретке, Сергей тупо уставился в тарелку. Потрогал лежащую перед ним вилку. Вилка была винтажная — состаренная, с изящной, расписной фарфоровой ручкой. Очень красивая и удобная к тому же.

Спустя несколько секунд Сергей понял, что пережил потрясение. Очень сильное потрясение. Суть его была предельно проста. Глядя на горячие, исходящие паром продукты, Сергей осознавал, что они вполне съедобные и настоящие, но не верил в это! На уровне чувственного, иррационального ощущения он воспринимал содержимое тарелки, как бутафорию. Театральный реквизит или резиновые, уменьшенные копии продуктов из кукольных наборов «Кухня». Потрясение ощущалось особенно остро из-за того, что Сергей был реально, по-настоящему голоден. Ему действительно хотелось есть. Очень. Но он смотрел в тарелку и… не видел там еды! Внутренне, на уровне просто чувства, он абсолютно не верил, что сможет утолить голод предложенным ему блюдом. Однако сказать этого вслух не мог. Формально все это — и пюре, и котлету, и горошек, и даже кетчуп с кусочками чеснока — вполне можно съесть! Более того, их можно переварить и получить полный набор белков, жиров и углеводов! Если Сергей скажет, что он не верит в такую возможность, — он будет выглядеть сумасшедшим. Или того хуже — мелким домашним тиранчиком, требующим от другого уставшего человека домашних котлет и натурального пюре. Причем требующим без всяких логических оснований, просто из прихоти, дурацкого патриархального предрассудка. Ведь предложенные ему полуфабрикаты — это не какая-нибудь дешевая полусинтетическая дрянь, а «100 % натуральные», без консервантов. Торжество высоких технологий.

Однако пережитый шок оказался только первой волной цунами. Внезапно Сергей осознал, что вот это его жуткое нынешнее ощущение — совсем не новое. Он испытывает ровно то же уже давно. Может быть, не с такой силой, не так отчетливо, но каждый день, из года в год. Точно так же, как эту тарелку с полуфабрикатами, он ощущает свою семейную жизнь. Умом понимает, что она есть. Все необходимые атрибуты присутствуют — двое детей, просторная четырехкомнатная квартира, две машины, регулярный секс и даже стандартный набор проблем, как-то: мелкие ссоры по вопросам организации быта, скука пополам с привычкой в интимной сфере, случайные связи с посторонними людьми пару раз в год. Ничего серьезного. В целом все очень даже аппетитно. Мило, просто, благополучно, обаятельно, как реклама сливочного масла.

Сергей медленно отстранился от тарелки. Выражение лица у него в этот момент было в точности как у актеров, когда те, играя исследователей космических глубин, видят перед собой неизвестную инопланетную субстанцию и мгновенно интуитивно понимают — все, абзац. Им еще не известно, что это за тварь, умом они соображают, что надо тащить ее на корабль, чтобы там, в лаборатории… Но зрители по выражению их лиц в самый первый момент встречи с тварью уже поняли — ничего хорошего из этого не выйдет, а потому начали отчаянно переживать, глядя, как ученые — умные, симпатичные люди, которые, в общем, все правильно делают, — шаг за шагом приближают собственную мучительную гибель. И ужас-то как раз именно от того, что поступают правильно, а все равно помрут.

Сергей медленно встал, постоял над тарелкой, а потом вдруг с неожиданной злостью схватил ее, подошел к раковине, открыл дверцу под ней и вывалил свой ужин в мусорное ведро, затем резкими, яростными движениями сполоснул тарелку и сунул ее в посудомоечную машину.

Глубоко вздохнул. Вынул из шкафчика бутылку коньяка и рюмку. Налил. Поднес ко рту, поморщился и отставил, заранее ощутив жжение — предвестник будущего дискомфорта в пустом, урчащем от голода желудке.

Со стороны коридора послышалось шлепанье босых ног. Вошла дочка Катя.

— Привет, пап, — бросила она, не отрывая взгляда от мобильного телефона и сосредоточенно набирая кому-то sms-ку.

— Привет, — сердито буркнул Сергей.

Тут Катя вздрогнула, услышав новые, тревожные нотки в отцовском голосе, и посмотрела на него.

— Ты чего такой? — спросила она испуганно.

— Жрать хочу, — ответил тот.

Однако от простого Катиного вопроса раздражение его куда-то мгновенно испарилось. Дочка услышала, что с ним происходит нечто нехорошее. Между ней и отцом произошел невидимый глазу молчаливый обмен энергией.

— Хошь бутер? — Катя распахнула громадный холодильник. — С икрой. Или сыром. Или колбасой.

— Хочу, — Сергей сделал глубокий вдох, потом выдох и тяжело грохнулся обратно за стол, на табуретку. — Давай со всем, что есть.

Минут за пять Катя настрогала целую тарелку кривых толстых сэндвичей и поставила ее на стол. Налила Сергею чашку чая, сыпанув туда ложки четыре сахара.

— Варенья хошь? — спросила она, видимо желая по максимуму подсластить ему жизнь, исходя из собственных скромных возможностей.

— Давай, — Сергей с облегчением взял один из бутербродов и начал его жевать.

Криво нарезанная булка крошилась, масло лежало толстым куском, икринки приходилось ловить ртом и свободной рукой, чтобы они не скатывались, — но это все мелочи. Бутерброд был вне всякого сомнения настоящим. Его можно было съесть. И Катя тоже вполне настоящая. И сын Ромка тоже. Значит, все же есть семья. Реальная. Не в матрице Сергей живет, а в нормальной жизни.

Катя бухнула перед отцом пластиковую банку с вишневым джемом, а сама села напротив с чашкой чая.

— Устал? — спросила она, сочувственно глядя на отца.

— Как собака, — ответил тот и вдруг неожиданно для самого себя протянул руку и погладил дочку по щеке: — Ты моя золотая!

— Что с тобой? — вытаращилась на него Катя. — У тебя точно все хорошо?

— А что может быть плохо? — спросил Сергей, набив полный рот булки.

— Ну мало ли… — дочка пожала плечами. — Знаешь, как в телевизоре всегда показывают. Допустим, сказали человеку, что он умрет через неделю, и тот сразу начинает своим детям говорить, как он их любит и какие они хорошие.

— Не, — Сергей рассмеялся и махнул рукой, — нормально все. Не умру.

Тут на кухню вошла Полина. Скользнула отсутствующим взглядом по столу, подошла к подоконнику, взяла оттуда калькулятор и хотела снова уйти. Затем вдруг с удивлением заметила, что Сергей и Катя жуют бутерброды. Пожала плечами и вздохнула с вялым раздражением:

— Чего ты не сказал, что мало? Я бы тебе еще котлету разогрела.

И снова ушла.

Катя перестала жевать и с ужасом уставилась в лицо отцу.

— Пап! — Она схватила его за предплечье и с силой тряхнула: — Пап!

Сергей очнулся. Приступ бешенства прошел. Краснота волной медленно схлынула с его лица. Вздувшиеся на шее жилы вернулись в нормальное состояние.

— Чё тебя так взбесило-то? — испуганно спросила Катя.

— Сам не пойму, — честно признался Сергей, взял еще бутерброд и начал его сосредоточенно жевать. — Чаю мне налей еще. Пожалуйста.

Катя молча налила отцу еще чаю и снова села напротив него.

Так, молча, они просидели еще около получаса, пока у Сергея не зазвонил мобильный, оставленный в кармане куртки. Он пошел за ним в прихожую.