Шпоры на босу ногу

сяком. Сначала он думал о том, что будет делать, вернувшись в родной Бордо. Потом он живо представлял себе, сколько же будет радости у тех, кто доживет, когда их отправят в Смоленск. Потом, устав мечтать, он просто смотрел на голую серую стену и очень жалел, что не умеет рисовать. Ведь если б умел, так взял бы уголь и нарисовал матушку, дом, виноградник и, наверное, ту, которую еще не встретил. Потом... Семнадцатого сентября из окон монастыря увидели, как неподалеку, по старой смоленской дороге, потянулись на запад первые отступающие полки Великой Армии. Колонны проходили мимо, они возвращались на родину, они пока что были целы и невредимы, о раненых никто не вспоминал. Тогда все те из забытых, у кого достало хоть немного сил, выползали на дорогу и умоляли забрать их с собой. Однако никто не хотел потесниться в повозке. Раненые плакали, кричали, умоляли, ругались. А некоторые, и среди них Дюваль, просто молчали. Армия проходила мимо, раненые оставались. Донесли императору, и был оглашен приказ, чтоб в каждую повозку брали по одному раненому. Раненых брали, но при первой же возможности от них избавлялись. Вот так и сержант вновь оказался на обочине, не проехав во Францию и десяти верст. Повязки у него ослабли, рана открылась и начала кровоточить. Темнело, сержант лежал ничком, слышал, как скрипели неподалеку колеса, и думал о том, что хорошо бы написать домой, чтоб не ждали... И вдруг он услышал знакомый голос. Это Мари звала его! Та самая Мари, что с ясными глазами и белой челкой, тонконогая, гнедая в подпалинах, ходившая под ядрами без всяких шенкелей. И точно: колонна продолжала ползти на запад, и только одна повозка остановилась - оттого, что в нее была впряжена Мари. Лошадь стояла у обочины, смотрела на сержанта добрыми и преданными глазами и тихо звала хозяина. Сидевшая на облучке женщина в офицерской шинели бросила поводья, чертыхнулась, сошла на землю и, низко наклонившись, посмотрела на лежавшего. Глаза у этой женщины были неравнодушные, и, наверное, поэтому она показалась ему красивой. А еще сержант подумал, что именно такую незнакомку он хотел нарисовать углем на серой стене заброшенной кельи. Сержанту стало стыдно за себя, небритого и жалкого. Чтобы хоть как-то скрасить впечатление, он приподнялся на локте, через силу улыбнулся и сказал: - Добрый вечер,- а потом добавил: - Ну до чего вы сегодня очаровательны! - Да? - нахмурилась женщина.- А что вы здесь делаете? - Я жду вас. - Вы ранены? - Слегка. И тут Мари вновь подала голос. Женщина обернулась к лошади. - Не удивляйтесь,- сказал сержант.- Мы знакомы с ней вот уже шесть лет. Скажите, где вы нашли ее? Женщина на некоторое время задумалась, а потом сказала: - Ну, в таком случае потрудитесь подняться. И женщина, ее звали Люлю, помогла сержанту забраться в повозку. А потом перевязала ему рану. А в воскресенье сержант Шарль Дюваль и маркитантка Люсьен Варле поженились. Полковой капеллан обвенчал их в наполовину сгоревшем православном храме. Наверное, это было немножко неправильно, но зато