Здесь русский дух...

Обложив стены хворостом и не получив отпора, маньчжуры без потерь вернулись в свой лагерь. Уже в следующую минуту сотни огненных стрел, с шумом пронзив воздух, ливнем обрушились на крепость. Следом заговорила вражеская артиллерия, выпустив по крепости тяжелые каленые ядра. Вспыхнули обложенные хворостом стены. Огонь был таким сильным, что албазинцам пришлось немедленно отойти в укрытия.

— Пора, Ляксей Ларионыч, — сказал воеводе Никифор. — Больше ждать нечего. Если мы не начнем переговоры, нас заживо спалят, а то ворвутся в крепость и всех перережут. Нас-то сколько осталось? То-то и оно, что крайне мало. Давай, воевода, решайся. Тебе идти не надо. Я сам пойду. Возьму пару казаков верных.

— Если так, то действуй, — только и осталось сказать воеводе. — Иди, и да поможет тебе Бог!..

…Лантань остался доволен.

— Вот и все! — сказал он. — Кончилась для русских их амурская эпопея. Теперь вся эта левобережная земля принадлежит нам. Слава императору Кан-си! — вскричал он.

— Слава! Слава! Слава! — подхватили его воины.

По велению Лантаня, восхищенного мужеством албазинцев, маньчжуры не стали убивать русских, а позволили беспрепятственно покинуть крепость. Лишь оружие с лошадьми и остатки съестных припасов забрали у них. Поэтому-то на пути в Нерчинск албазинцам приходилось питаться одними кореньями и травами. «С великой нуждой идем к вам», — доносил с дороги нерчинскому воеводе Ивану Власову Толбузин.

У самого на душе кошки скребли. Как их встретят свои? Не сочтут ли они их трусами и изменниками?

Идти пришлось долго. Пешком много не находишь, да по такой жаре. Тут еще раненые… Их поочередно несли на сооруженных наспех носилках. Кому же повезло, тех уместили на телеге, запряженной одной-единственной лошадью, которую одолжили у пожилого пашенного. Дескать, когда возвращаться будем — отдадим.

— Вернетесь ли? — с надеждой спросил мужик. Видно было, он не так за лошадь тревожился, как боялся, чтобы этот край не отошел маньчжурам. Иначе случится беда.

— Вернемся, отец, обязательно вернемся! — сказал Мишка Ворон.

— Ладно, — успокоился человек.

Петру тоже нашлось место в телеге.

— Как ты, сынок? — время от времени спрашивала Наталья, всю дорогу не отходившая от сына. Ухватившись за край повозки, она шла, едва передвигая ноги. Измученная, голодная, опустошенная. Такими же больными и несчастными выглядели и все, кому повезло остаться в живых.

— Терпимо, мамань… — шевелил пересохшими губами Петр.

— Есть хочешь? Пожуй корешок, — протянула она ему луковицу.

Петр поморщился:

— Ты б мне лучше водицы дала.

С тех пор, как его ранило, прошло уже немало дней, а молодой человек все никак не мог оправиться. Вначале, когда Петр три ночи кряду метался в бреду, многие думали, что он уже и не жилец на белом свете. Выкарабкался, но на поправку шел медленно. Вот и теперь у него не было сил встать на ноги, а то бы первым делом отыскал свою спасительницу… Как там ее? Дашка? Вот, отыскал бы эту Дашку и поклонился ей в пояс.

— Слышь, мамань… Где та девка-сиделка? — однажды не удержался и спросил он Наталью.

— Ты про Дашку? — поправляя прикрывавший от солнца голову сына влажный ручник, уточнила мать.

— Да про ее, сердечную, — негромко проговорил Петр. — Где она? Жива ли?

— Жива, жива, сынок, — ответила Наталья. — Горе у нее…

— Горе? Какое?

— Родителей ее поганые маньчжуры убили. Только двое младших братьев остались.

Петр нахмурился.

— И-их! — в сердцах вымолвил он. — Сколько же эти дьяволы народу нашего погубили!.. Ничего, мы еще вернемся. За всех отомстим… Ты вот, мамань… Найди-ка мне эту Дашку. Хочу доброе слово ей сказать.

Наталья улыбнулась:

— Хорошая девка, ничего не скажешь. И умница, и красавица. Доброты-то, доброты!

— Ладно, мамань, — покраснел вдруг Петр. — Ты словно меня сватать собралась.

Наталья замахала на него руками.

— Что ты, сынок, что ты!.. Тебе выбирать, а мое дело — принять твою избранницу.

Она уже хотела отправиться на поиски девушки, но тут же отказалась от этой мысли, решив, что при всем желании у нее не хватит сил обойти растянувшуюся на добрую версту колонну. В конце второго дня Дашка сама отыскала Петра.

— Как ты, казак?.. — спросила она его.

Когда Петр увидел девушку, бледное лицо вдруг зарделось румянцем.

— Как видишь, живой, — намеренно произнес он. — Спасибо. Если б не ты, я мог давно умереть.

— Маму свою поблагодари, — сказала девушка. — Это она возле тебя хлопотала. Я-то чего…

Наталья по-матерински нежно взяла Дашкину руку.

— Нет, милая, в том больше твоя заслуга, — сказала она. — Не ты ли пришла в первую минуту к моему сыну на помощь? Ты его и выхаживала потом. Я что? Воды принесу, травки свежей для повязок нарву…

Девушка дружелюбно улыбнулась:

— Вот, а я что говорила?

В эту минуту впереди раздался чей-то громкий голос:

— Привал!

— Наконец-то, — облегченно вздохнула Наталья. — Всё, идем, идем…

Место для привала выбрали удобное. Рядом лес, где можно укрыться от жары, здесь же, с шумом ударяясь о высокий каменный утес, упрямо нес свои желтые воды Амур. Завидев реку, детвора бросилась к воде. В эту минуту кто-то из албазинцев заметил вдали большой караван из долбленых суденышек, двигавшийся вниз по реке.

— Лодки! Лодки плывут!

— Никак наши, — встрепенулся Черниговский, глядя на реку. — Ляксей Ларионыч, погляди сам, — обратился он к присевшему отдохнуть в тени разлапистого дерева воеводе.

— Не к нам ли на подмогу плывут? — тяжело поднимаясь с земли, произнес Толбузин.

Завидев машущих руками людей, лодки повернули к берегу.

— Кто такие? — встав в полный рост, сурово спросил воевода.

— Ты сам кто таков? — послышалось в ответ.

— Воевода я албазинский, Ляксей Толбузин! — крикнул Алексей Ларионович.

— Вон оно как! — ступив на усыпанный галечником берег, радостно воскликнул высокий человек в железном шлеме. — Меня зовут Анцифером Кондратьевым, пятидесятник нерчинского войска. К тебе на помощь иду.

— Не поздно? — с горькою усмешкою произнес воевода. — Мыто вас раньше ждали. Чего ж вы так?

— Так не наша вина, — сказал казак. — Пока людей собрали…

«Вечно у нас так, — с грустью подумал Алексей Ларионович. — Пока расшевелимся, столько времени уйдет. Потом сидим, плачемся. Просто дураков у нас много! Иным вообще нет дела не до чего, а люди ждут, люди надеются»…

Выяснилось, что под началом Кондратьева было сто казаков, которые третьего дня на одиннадцати лодках вышли из Нерчинска. При них имелись пять пушек, триста мушкетов, восемь пудов пороха, почти столько же свинца, больше двухсот ядер и сорок три бердыша.

Воеводе хотелось сначала вернуться с хорошо вооруженной подмогой назад, но он понимал, что этих сил не хватит. Так и сказал рвущемуся в бой Анциферу Кондратьеву: не осилим! Мол, нужно хорошее войско собрать, одеть его, вооружить и жалованье людям выплатить. Иначе, мол, и соваться не стоит. Голодный воин — плохой воин.

Кондратьеву ничего не оставалось, как усадить всех смертельно уставших людей на струги и вернуться с ними на Шилку.

Глава одиннадцатая

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Напрасно так тревожился Толбузин, отправляясь с остатками своих людей в Нерчинск. К его удивлению, там их встретили тепло, тут же разобрав прибывших по домам.

— Что, Ляксей Ларионыч, тяжко пришлось? — приглашая Толбузина в свои пятистенные хоромы, по-доброму спросил его нерчинский воевода Иван Власов, седовласый, коренастый человек с мохнатыми бровями, заросшей пегой бородой, подвижным лицом.

— Тяжко, Иван Егорыч… — садясь за накрытый стол, скупо ответил Толбузин.

— Почему, Марья Даниловна, не садитесь? — обратился Власов к его жене. — Аннушка, похлопочи-ка, — попросил он свою супругу.

Анна Тихоновна, дородная стареющая женщина с пышной высокой грудью, туго обтянутой цветастой ситцевой кофтой, тут же стала проявлять гостеприимство: