Александр Македонский. Пески Амона

ВАЛЕРИО МАССИМО МАНФРЕДИ

АЛЕКСАНДР МАКЕДОНСКИЙ

ПЕСКИ AMOHA

ГЛАВА 1

С вершины холма Александр окинул взглядом песчаный берег. Картина почти в точности воспроизводила то, что происходило на этом самом месте тысячу лет назад: сотни протянувшихся вдоль морского берега кораблей, тысячи воинов, — но город Илион, наследник древней Трои, на этот раз не готовился к десятилетней осаде, а, наоборот, распахнул ворота, чтобы принять его, Александра, потомка Ахилла и Приама.

Увидев скачущих к нему товарищей, царь пришпорил Букефала и направил его к крепости на горе. Ему хотелось войти в древнее святилище Афины Илионской первым и в одиночестве. Доверив коня подошедшему рабу, Александр ступил на землю храма.

Внутри, погруженные во мрак, поблескивали неясные фигуры, и после лазурного неба Троады и полуденного солнца глаза не сразу привыкли к темноте.

Старое здание заполняли древности — оружие, хранящее память еще о Гомеровой войне, об эпопее десятилетней осады стен, построенных богами. Возле каждого из этих овеянных столетиями предметов виднелись таблички с надписями: вот кифара Париса, а вот доспехи Ахилла с огромным, расписанным людскими фигурами щитом.

На протяжении веков блеск этих реликвий поддерживали чьи-то невидимые руки — из благочестия и ради любопытства верующих. Реликвии висели на колоннах, на потолочных балках, на стене целлы [1]. . Но насколько все это истинно? А насколько лишь продукт хитрости жрецов и их желания обогатиться?

Александр внезапно почувствовал, что в этом беспорядочном нагромождении предметов, напоминающем скорее кучу барахла на рынке, чем обстановку святилища, истинна лишь одна вещь — его страсть к древнему слепому поэту, его собственное безграничное восхищение героями, которых низвело в прах время и бесчисленные события, происшедшие с тех пор меж берегами Проливов.

Он пришел сюда без предупреждения, как однажды его отец Филипп явился в храм Аполлона в Дельфах, где никто его не ожидал. Услышав чьи-то шаги, Александр спрятался за колонной рядом с культовой статуей — внушительным каменным изображением богини Афины Паллады, раскрашенным и в настоящих металлических доспехах. Грубый примитивный образ богини был высечен из цельного темного камня, а на лице, почерневшем от времени и лампадного дыма, эффектно выделялись перламутровые глаза.

К статуе подошла девушка в белоснежном пеплосе и с волосами, собранными под такой же белоснежной шапочкой; в одной руке она держала ведерко, а в другой губку.

Девушка поднялась на пьедестал и стала вытирать губкой поверхность скульптуры, распространяя под высокими стропилами сильный и резкий запах алоэ и лаванды. Александр бесшумно подошел к ней сзади и спросил:

— Ты кто?

Девушка вздрогнула и выронила ведерко, которое упало на пол и откатилось к самой колонне.

— Не бойся, — успокоил ее царь. — Я всего лишь паломник, желающий выказать почтение богине. А ты кто, как тебя зовут?

— Мое имя — Дауния, и я храмовая рабыня, — ответила девушка, напуганная видом Александра, который явно не был простым паломником: под его плащом виднелись блестящий панцирь и поножи, а когда он двигался, под нагрудными латами слышалось бряцание звеньев металлической портупеи.

— Храмовая рабыня? Никогда бы не сказал. У тебя прекрасное лицо и очень гордый взгляд — видно, что ты из знатного рода.

— Возможно, ты привык видеть рабынь в храмах Афродиты; они действительно в первую очередь рабыни, — рабыни мужской похоти, — а уж потом служат храму.

— А ты нет? — спросил Александр, поднимая с пола ее ведро.

— Я девственница. Как и богиня. Ты никогда не слышал о городе женщин? Я прибыла оттуда.

Ее акцент звучал очень необычно, царь никогда такого не слышал.

— Я даже не знал, что есть такой город. Где он находится?

— В Италии. Называется он Локры, и им правят женщины. Его основали сто семейств — потомки женщин, некогда бежавших из Локриды, их изначальной родины. По преданию, оставшись вдовами, они жили со своими рабами.

— А почему же ты оказалась здесь, в столь далекой стране?

— Чтобы искупить вину.

— Вину? Какое преступление могла совершить такая молодая девушка?

— Это не я. Тысячу лет назад, когда на Трою легла ночь, вот здесь, на этом самом месте — на пьедестале священного Палладия, чудесного изображения Афины, что упало сюда с неба, — Аякс Оилид, наш национальный герой, насильно овладел Кассандрой, дочкой Приама. С тех пор локры платят за это кощунство дань: по две девушки из самых знатных семей должны целый год отдать служению в святилище богини.

Александр покачал головой, словно не веря своим ушам. Снаружи донесся топот множества конских копыт — подъехали его товарищи.

Тут вошел жрец, который сразу понял, кто стоит перед ним, и отвесил глубокий поклон:

— Добро пожаловать, властительный господин. Мне жаль, что нас не предупредили: мы бы оказали тебе иной прием.

Он кивнул девушке, чтобы ушла. Но Александр задержал ее.

— Я как раз хотел прийти вот так — незаметно. Эта девушка рассказала мне необычайную историю, какой я и вообразить себе не мог. Я слышал, что в этом храме хранятся реликвии Троянской войны. Это правда?

— Конечно. А образ, что ты видишь перед собой, — это Палладий, точная копия упавшей с неба древней статуи Афины; образ делал неприступным тот город, где находился.

В храм вошли Гефестион, Птолемей, Пердикка и Селевк.

— А где настоящая статуя? — спросил Гефестион, приблизившись.

— Некоторые говорят, что ее забрал герой Диомед и увез на Аргос; другие говорят, что Улисс, отправившись в Италию, подарил ее царю латинов. Третьи утверждают, что Эней установил ее в храме неподалеку от Рима, где она и находится по сей день. Во всяком случае, многие города хвастают обладанием истинной статуей.

— Охотно верю, — кивнул Селевк. — Подобные убеждения придают мужества.

— И в самом деле, — подтвердил Птолемей. — Аристотель сказал бы, что предсказания приводят к событиям.

— Но чем отличается истинный Палладий от остальных изображений? — спросил Александр.

— Настоящая статуя, — объявил жрец торжественным тоном, — может закрывать глаза и потрясать копьем.

— Ну, это сделать нетрудно, — заметил Птолемей. — Кто-нибудь из наших военных инженеров мог бы соорудить игрушку такого рода.

Жрец метнул в него гневный взгляд. Царь тоже покачал головой:

— Ты во что-нибудь веришь, Птолемей?

— Да, конечно, — ответил юноша, положив руку на рукоять меча. — Вот в это. — А потом, коснувшись плеча Александра, добавил: — И в дружбу.

— И все-таки, — настаивал жрец, — предметы, что вы видите, почитаются в этих священных стенах с незапамятных времен, а курганы вдоль берега хранят в себе кости Ахилла, Патрокла и Аякса.

Послышался шум шагов — это Каллисфен пришел почтить знаменитое святилище.

— А ты что об этом скажешь, Каллисфен? — спросил Птолемей. — Ты веришь, что это действительно доспехи Ахилла? А вон там прислонена к колонне кифара Париса? — Он коснулся струн, вызвав приглушенный нестройный аккорд.

Александр не слушал больше: он наблюдал за локрийской девушкой, которая подливала в лампады благовонного масла, любовался ее совершенными формами под прозрачным легким пеплосом, который пронизывали лучи света, созерцал тайну, мерцавшую в ее неуловимом взгляде под полуопущенными ресницами.

— Все это не имеет никакого значения, вы сами прекрасно знаете, — ответил Каллисфен. — В Спарте, в храме Диоскуров, выставлено яйцо, из которого якобы родились близнецы, братья прекрасной Елены, но я почти не сомневаюсь в том, что это яйцо страуса — в Ливии водится такая птица, ростом с лошадь. Наши святилища полны подобных реликвий. Важно то, во что люди хотят верить, а людям необходимо иметь мечту. — С этими словами он повернулся к Александру.