Ночной дозор

ГАДАНИЕ

Мы словно взяты в корабельный трюм;

родной Капстад из памяти изглажен,

но все же долетает слабый шум

как бы сквозь толщу вод, за много сажен;

там, снизу, - город, сущий под водой,

мир суеты и скудного уюта

ржут лошади, малаец молодой

поет, и слышен зов сорокопута...

Но даже той, что видит чрез года

и расстоянья - не унять тревогу:

встает из бездны мертвая вода

сквозь город призрачный - почти к порогу;

искусству, знаньям - здесь лежит рубеж.

Веревку эту, Господи, разрежь.

ГАЛЛЮЦИНАЦИИ

Камин в харчевне вновь зовет меня.

Пройдя искус горения и тленья,

я взор не отрываю от огня,

куда забросил книгу под поленья.

Там, в пламени, мелькают, что ни миг,

дракон вослед за водяным уродом

и черной головой - и мой двойник

проскальзывает под каминным сводом.

Нет, истину не опалить огнем,

она хранится, вечно наготове,

там, в сердце очага, - дымится в нем

и тлеет, чтобы возродиться в Слове,

чтоб с ним из сердца моего исчез

тревожный строй чудовищ и чудес.

МОЛИТВА О КОСТЯХ

Где ветер северный шуршит чертополохом,

все, что живет, в солончаках переморив,

вдоль ржавых проволок скользя с тяжелым вздохом,

где враны каркают и гладен даже гриф,

дозволь мне, Господи, хотя бы отдых краткий.

Мой сын, я знаю, мертв: пусть шепчут мне тайком,

что он матросом стал, что жив, что все в порядке,

быть может, у больших господ истопником

работает, что он корчмарь и славный малый...

Не больно верится! Уж вовсе ерунда,

что он удачливый контрабандист... Пожалуй,

он все-таки погиб, но, Господи, тогда

мне место укажи, где в грунт, от зноя жесткий,

он брошен и спасен от всех иных смертей,

и я могла бы знать, что два мешка известки

насыпаны давно поверх его костей.

Я так измаялась бессонницей полночной:

в церковной метрике, как рассказали мне,

его рожденья час не обозначен точно,

и гороскоп его понятен не вполне,

и не взойдет его звезда из дальней дали,

алмазом в небе не сумеет просверкнуть

всем тем, кто ныне ждет в Оранжевой, в Трансваале,

к борьбе обещанный указывая путь.

Нет, присчитать его давно пора к убитым,

поскольку, Смертью через всю страну гоним,

он слег в конце концов, измотанный плевритом,

на ферме, - и туда Она пришла за ним.

Он, брошенный в барак, потом в вагон, под стражей,

сквозь бред горячечный - штыков примкнутых строй

мог видеть в те часы, покуда лекарь вражий

подлечивал его для гибели второй.

Допрос подделанный, и вслед за ним - расплата

за жизнь, за Храфф-Рейнет и за свободу... Иль

не подлость посчитать преступником солдата?

Свобода Храфф-Рейнета... Иезекииль!

Прости сравнение, так сытая собака

несглоданную кость зароет про запас

в укромной рощице и прочь уйдет, однако

догрызть ее приходит в следующий раз.

А в полночь пятеро, такие же солдаты,

шли тело разыскать под известью, в холсте,

вдоль берега реки, взяв лампы и лопаты,

под розмарин, туда - затем, чтоб в темноте

отрыть и вновь зарыть... Во громах с небосвода

в ту ночь Ты, Господи, в наш мир, объятый тьмой

сошел поспорить со врагом людского рода

кому достанется из вас ребенок мой.

Он умер в третий раз, но кто умрет трикраты,

тот будет вечно жив: теперь и навсегда

он там, где грузчики, он там, где акробаты,

то в шахте, то в тюрьме, то в зной, то в холода

живет и не сгниет ни на каком погосте!

Могильный розмарин - позор моей земли...

Благослови, Господь, все тлеющие кости.

Я поняла за те полвека, что прошли:

весь мой родимый край - огромная могила,

над коей ветер шелестит со всех сторон,

и даже родники, журча, твердят уныло

о голоде собак, и грифов, и ворон,

народу моему, бредущему неторным

путем, позволь, Господь, навеки стать Твоим

зеркальным образом, и в белом, в желтом, в черном

в любом из нас Твой огнь да будет негасим.

ХРОНИКА КРИСТИНЫ

(Цикл)

БАРЫШНЯ

Восторжена, свежа и молода

была Кристина той порой, когда

служить явилась в миссию в Липкейле,

и лошадь не застаивалась в стойле,

наездницей пускаема в карьер

в холмы летела; но миссионер,

угрюмый Гуннар, и его супруга

настаивали, что в часы досуга

Кристина быть обязана иной,

не забывать, кто белый, кто цветной,

и заниматься чем велят. В ограде

ей приказали жить, к ее досаде,

чтоб распорядок был предельно прост:

орган, больница, Библия и пост.

Пришлось Кристине изменить привычкам:

уже ни ласточкам, ни певчим птичкам

вниманья не дарить, - лишь в поздний час

ей было слышно, как безбожный пляс

за низкорослой рощицей папайи

ведут новокрещенцы-шалопаи.

Однако Бог, когда черед настал,

иную участь ей предначертал.

ПРИЧАСТИЕ

Обедня началась уже давно;

у алтаря облатки и вино

делил угрюмый Гуннар, - но нежданно,

от духоты, быть может, у органа

она сомлела посреди игры...

К ней подошли три черные сестры

и вынесли в волнении великом

на воздух захлебнувшуюся криком.

Не скоро, но поведала она:

- Я выше гор была вознесена

над грозной бездною, над преисподней,

и речью там застигнута Господней:

- Готовься с новой встретиться судьбой:

был только что Липкейл перед тобой,

но ныне покажу тебе, Кристина,

сколь мука разнородных тел едина.

Наперекор законам и годам,

пять раз тебе иную плоть я дам,

чужую боль ты осознаешь въяве.

- Я возражать, о Господи, не вправе.

- Тогда тебе надежду подаю:

чужая скорбь да умягчит твою.

ДИКАЯ СОБАКА

Теперь Кристина, к горькому стыду,

умела думать только про еду,

скулила долго, жалобно, несыто,

и плеткою бывала часто бита,

потом, в крови, она к траве, к воде

плелась, гонимая инстинктом, где

могла попить и подлечиться тоже.

Ее кормил хозяин чернокожий,

однако цепь надоедает псу:

Кристина убежала жить в лесу,

свободой наслаждаться тихомолком.

Когда луна восходит над поселком

и тихо проплывает над листвой,

зулусы часто слышат долгий вой: