…К своим душевным шепотам заветным
Приникни чутким слухом и поймешь —
Из памяти, чья глубь грузнее грозных нош,
Ничто, ничто не возвращается в ответ нам,
Лишь эха позднего изменчивая дрожь.
Дрожащий отзвук голосов, умолкших ранее,
Тень отлетевших ранее теней,
Дрожащий отблеск прежнего сияния,
Летучий пепел вымерших огней.
Глухой пустырь окаменелой старости.
Беги, душа, чтоб ты опять могла
Увидеть, как воскреснет свежесть радости
На пастбище, истоптанном дотла.
Так мало нужно для ростков счастливости —
Роса и солнце в голубом ковше.
Напейся всласть, воспрянь, чтоб радость вынести
В последний путь, назначенный душе.
Глубь сердца слушай, словно глубь колодца,—
Еще звенит ли там живой ручей?
А грянет тишь — замри, пускай начнется
Мгновенье вечной тишины твоей.
1979
Перевод Ю. Мориц
Сияет снова куст — цветет шиповник белый,
Когда-то привезенный мне из Подмосковья.
Его лучистостью украинской согрело.
Я радуюсь красе, не налюбуюсь вновь я
Подарком друга, — он так гордо смотрит: «Здесь я»
Как драгоценности, несет бутонов кисти.
В нем запах теплых роз, и дышат летом листья,
И светятся соцветья, как созвездья,
И трепет пчел звучит, как благовестный хор.
Шиповник весь гудит торжественным хоралом.
Он — словно белый храм. Перед его порталом
Стою задумавшись. И вспомнил я собор,
Что с другом видел я над Нерлею-рекою,—
К нему мы подошли. И смолкли мы вдвоем.
Воспоминания нахлынули волною,
И прошлое меня овеяло крылом.
Нет, мне не позабыть тот храм неповторимый,
Те дни блаженные, луга в узорах те,
И чистый небосклон, и свет, кругом струимый.
Сиянье высилось в прекрасной простоте.
Цветку шиповника виссон подобен белый
Пречистых светлых стен. Священный этот храм
Встал, как порыв души, безудержный и смелый,
Поднявшись к высоте, к бездонным небесам.
Мой друг, как хорошо он эти знал порывы,
Боль горьких неудач и триумфальный взлет.
Всё знал, и бушевал, и поседел, но живы
Года тревожные трудов, забот, невзгод.
То северный был храм. Прохладен и неярок,
Вздымался он в простом и точном ритме линий.
С каким достоинством и благородством арок
Он высился на ткани неба синей!
И серебрился блеск, такой же, как на храме,
На жемчуге реки, на волнах этих вод.
Торжественен и строг над Нерлею встает
Преславный храм. Над лугом перед нами
Он гордо высится, красой нас покоряя,—
Тот храм, воздвигнутый на похвалу векам.
Благоговейно мы вступили в древний храм —
В храм, переполненный молчанием — до края.
Мой друг вошел и стал. Его пытливый взор
Прикован к фризам, где видны изображенья
Суровых воинов, готовых для сраженья,
И дев таинственных. Потряс его собор.
В тимпанах стиснуты, сплетались молчаливо
Крутые контуры одетых камнем мифов,
Орлов крылатых спор и схватки грозных грифов.
Узлы тяжелые растений, их извивы.
И в мощи образов, в торжественности строгой
Славянский светлый свет тогда открылся нам,
И стала радостным спокойствием тревога.
Шиповник белый цвел. Сиял нам белый храм.
1979
Перевод Вяч. Иванова
Глазами в глаза он глядит постоянно
Мне в самую душу, прищурясь немного,
Глазами, которыми полно и строго
Эпохи до самых глубин осиянны.
Глазами, которыми он без ошибки
Сквозь время, пространство и фата-морганы
Провидит мгновенья решающей сшибки,
Мгновения судорог, взрыва вулкана.
Но даже когда горизонт опояской
Огня охватило зловеще и жутко,
Сияли они теплотою и лаской
От смеха ребячьего, песни и шутки.
И вечность они измеряли, и атом
Могли отобрать, и пронзить непроглядность,
И видели творческой силы громадность
В приливах аккордов «Апассионаты».
И света не скрыли осевшие веки,
В бессмертье своем через годы и версты
Они испытуют и будут вовеки
Испытывать жестко, решительно, просто.
И пусть твоя суть будет им отворима,
Ты ими поверишь души своей недра,
И правда во всей своей сложности щедрой
Тебе отворится, едина и зрима.
Тогда в твоем сердце не будет чулана
Для злобы мещанской, для рваческой спеси,
Развеются напрочь, уйдут, как с туманом,
Точащие дух смертоносные смеси.
И ты ощутишь себя силой живейшей,
Лишь ленинский шаг для себя допуская.
Ведь в ленинском слове — весь путь твой
дальнейший,
Ведь в ленинском взоре — вся зоркость людская.
1980
Перевод Ал. Ал. Щербакова
Хрустящим золотом вечернего мороза
Покрыты ветки в вышине хрустальной.
На сердце — звонко и чуть-чуть печально,
Как после синего прозрачного наркоза.
Симптомы светлые выздоровленья,
Идут желанья, мысли мерным ходом,
Лечусь питьем от переутомленья —
Настоянным на хвое кислородом.
И так они певучи и зовущи,
Аллеи эти ветровея, стужи,
Старинные целительные пущи,
Где пост и песня врачевали души.
И ныне, песни моего народа,
Как кислород, вы лечите недуги,
Сливая человека и природу
В гармонии могущественном духе.
И я, шагая, всё о вас загадываю,
И знаю, нет, не пошатнусь, а выстою,
Вновь укрепленный вашею отрадою,
Красою вашею, бессмертною и чистою.
Декабрь 1980
Перевод П. Жура