Где сухость ржавых трав, где чадный пал,
Где сизый шлак, лохмотьев жалких куча,
Где голод подошел и встал
Над прорвой безработиц и беззвучья,
Где по двору пустому ветерки
Свивают змейки рыжей пыли,
Где знойный горизонт загородили
Понурые, седые горняки,
Где смолкли дети, замер крик старух,
Дымок печей не вьется ранней ранью,
Где издавна привык шахтерский слух
К щемящему голодному урчанью,—
Я был в том крае. Видел всё. Я жал
Им крепко руки. Отзывался болью
Их безработной доле, их бездолью.
Шахтерское дитя я на руках поднял.
Его худое маленькое тельце
Доверчиво и нежно, как подснежник,
Его дрожащие в тревоге руки
Так трепетны, как лунный луч несмелый,
Его головка тяжела для тела,
Его глаза, как золотые пчелы,
Роями светлых искорок играют…
Как жадно ожидаемого внука,
Сардинского мальчонку поднял я
И ощутил,
что эта вот земля
И вся толпа,
бедна и чернорука,—
Они во мне,
как край мой, как семья,
В моем порыве и в моей печали.
Я вправе им сказать: «Товарищи, друзья,
Испытанные, верные, вы стали
Товарищами всех надежд, и дум,
И боли, и всего, чем жизнь богата,
Всего, что сердца жар и ум,
Как честь и правду, сберегают свято,
Всего, что взял из глуби бытия
Как дар, который должен был сберечь я.
В уверенных руках моих дитя,
Листок из почки, поросль человечья.
В уверенных руках моих дитя
Над этим скорбным желтым крутояром,
Безжалостно расколотым ударом
Внезапного ракетного вытья.
Ужели зря в своих руках сегодня
Для песни, ласки, светлого житья
Я, словно ношу будущего, поднял
Улыбчивое, теплое дитя?
Ужели зря натруженные руки
Сардинских безработных горняков
Несут его над пустырем разлуки,
Где ржа покрыла шахт забытых люки,
Где только кактусы меж бугорков
И где по небу голому, пустому
Змеиный свист ведет к ракетодрому?
Нет, их мильоны, сильных, добрых рук,
В них, как дитя людской мечты нетленной,
Лежит надежда…
Слышишь злобный звук,
Что по зениту пролетел мгновенно?
Рука не задрожала ни одна,
И не потупил взгляд никто пугливо.
Вот какова Сардиния. Она
Бедна. Горда. Смела. Трудолюбива».