Присяга простору

теряет веру в такую страну.

И я ненавижу всю жизнь бюрократов,

воюю, хотя мне не все по плечу,

но ненависть к этим замшельцам не спрятав,

прятать любви к стране не хочу.

В ней мало родиться

и голос утробный

выдать за голос глубинных корней.

Пусть называет Редину — Родиной

лишь тот, кто духовно родился в ней,

Я видел немало трусливого, злого,

но верю не злу, а людскому добру,

Я этой стране отдаю мое слово,

за эту страну я без слова умру.

7

...Я в Лондон попал из сибирской распутицы.

Внушаю издателю так и сяк:

«Рекомендую книгу Распутина.

Такой талантище. Наш, сибиряк...»

Спросил издатель, кончиком пальца

в коктейле помешивая лед:

«Распутин — он что — не родственник старца?

Жаль... Без паблисити — не пойдет».

Глаза у издателя сонными были.

Очки лишь на миг любопытство з а ж г л о:

«Вы упомянули, что он — в Сибири,

Простите нескромный вопрос —

а за что?» —·

«Да он там родился...»—·

усмешки не пряча,

я стиснул коктейль недопитый в руке.

Передо мной был камень лежачий

в замшелом замшевом пиджаке.

Вы в нашем споре давно проспорили,

стараясь не видеть со стороны,

как выворачивает бульдозер истории

лежачий камень «холодной войны».

Вы за Россию «переживаете остро»,

а в то же время, как ни крути,

лежачим камнем трагедия Ольстера

сейчас у Британии на груди.

Вы нас учили свободе, учили,

но вот вам урок, неопровержим:

на горле моих товарищей в Чили —

лежачим камнем

фашистский режим.

Об этом заботьтесь,

и, кстати, о вечности

343

и о невечном шаре земном.

А наши лежачие камни отечественные—·

наша забота.Мы их сковырнем.

8

...В тайге над Кунермой —

лежачие ржавые камни,

и скулы Кондрашина ходят,

бугрясь ж е л в а к а м и.

Он дюжину бревен

з а ц а п а л удавкою троса,

и трос надрывается,

трос угрожающе трется,

и знает Кондрашин,

что нет запасного, к несчастью:

в лежачие камни уперлись —

ни с места! — запчасти,

машины, продукты,

ушанки, горючее, спички, стихи...

На стольких столах не сукно, а болотные мхи,

Все надо опять выбивать

и стучать кулаками.

У стольких еще не мозги —

а лежачие камни.

Но крепче камней лежачих

рабочая крупная кость,

Сильнее болот стоячих

веселая русская злость.

Пусть в грохоте, скрежете, дыме

рабочие все повторят

свое могучее имя —

слово «Пролетариат».

И эхом этого слова

все камни лежачие враз

из нашего шара земного

ты вырвешь, рабочий класс.

...Кондрашин в ботфортах резиновых

ливень с ладони пьет,

неостановим, как Россия,

как прадед — великий Петр.

350

'

II трос трещит от движения,

Россию таща напролом,

как будто бы жила двужильная,

одолженная Петром.

Бульдозер хрипит, ободранный,

проходит за яром яр,

в кустарник врубаясь, как в бороды

'I еж а чих камней — бояр,

удавкой валун корявый

выдергивая из мхов,

как гатчинского капрала,

забравшегося в альков.

Кондрашин помнит кишками,

как Разин, зубами скрипя,

швырнул нарумяненный камень

со струга, с друзей и себя.

И помнит, как делался прежде,

ладонью з а ж а т в тиски,

оружием Красной Пресни

лежачий булыжник Москвы.

И помнит он позвонками тот день, когда наконец,

как будто лежачий камень,

затрясся Зимний дворец.

Коидрашинский трос напрягся,

но в нем в одно сплетены

кудели крестьянской пряжи

с прядями седины.

В нем пушкинских терниев лавры

и р ж а в ь декабристских оков,,

матросские ленточки славы —

с лямками бурлаков.

Как вы его ни тяните,

не разрывается трос.

В нем красного знамени нити

и нити крови и слез.

Крепок наш трос неказистый.

Внутри его навсегда

сжаты зубами связистов

наших фронтов провода.

Парень смоленский курносый,

забыв невеликий свой рост,

по этому самому тросу

впервые взобрался до звезд.

. 351

«Авророй» и Маяковским

на целый мир забасив,

мы тянем планету сквозь косность

на тросе без запасных.

И под любой перегрузкой

выстоит в грозы, в мороз

истории нашей русской

неразрываемый трос.

Камень лежачий сдается,

когда не сдаешься ты сам.

Я а к будущее создается.

Так строят сегодня БАМ,

9

Шпала — это только* шпала,

не растет на ней трава,

но когда слеза упала

на нее — она жива.

Рельса ·— это только рельса,

но когда, «тук-тук» ловя,

ты об рельсу ухом грелся,

то она тогда твоя.

10

Г р а ж д а н е будущие пассажиры,

запивая портвейном таежный пейзаж,

вы вспомните нас, которые проложили

путь прогрохатывающий ваш?

Поймете, как мерзлую землю долбали мы

когда на камнях мы строили БАМ,

не слушая песенное «бам-бам-баманье»,

честно сказать, противное нам.

А когда нам крутили

«Королеву экрана»

из какой-то придуманной

пляжной страны,

на нас не действовала эта к р а л я;

комары нам прокусывали штаны.

В жизни все было грубее, корявее.

352

К нашим потомкам по нашим путям

мы выйдем, проламывая фотографии,

ретушь газетную смазав к чертям.

Порой мы падали, полумертвые,

д а ж е забыв стянуть сапоги,

но лентой чапаевской пулеметного

дорога ложилась на грудь тайги.

Есть лжедороги, есть лжепророки.

Кто лжедорогой идет — пропадет.

Смысл дороги не просто в дороге,

а в том, куда она приведет.

Потомки, запомнить бы вам не мешало:

должны вы довывернуть из земли

лежачие камни земного шара,

которые вывернуть мы не смогли.

Вы не узнаете трудностей наших,

и слава богу.

Вам из болот руками

не выволакивать «МАЗ».

Но не забудьте, потомки, что, строя дорогу,

мы сами стали дорогой для вас.

С нас многое спросится

эпохой и вечностью.

Мы — первая просека

всего человечества.

1975

.

353

Евгений Евтушенко

Северная надбавка

ПОЭМА

1976–1977.

Журнал «Юность» № 6 1977 г.

За что эта северная надбавка!

За —

вдавливаемые

вьюгой

внутрь

глаза,

за —

мороза такие,

что кожа на лицах,

как будто кирза,

за —

ломающиеся,

залубеневшие торбаза,

за —

проваливающиеся

в лед

полоза,

за —

пустой рюкзак,

где лишь смерзшаяся сабза,

за —

сбрасываемые с вертолета груза,

где книг никаких,

за исключением двухсот пятидесяти экземпляров

научной брошюры

«Ядовитое пресмыкающееся наших пустынь —

гюрза…»

2

«А вот пива,

товарищ начальник,

не сбросят, небось, ни раза…»

«Да если вам сбросить его —

разобьется…»

«Ну хоть полизать,

когда разольется.

А правда, товарищ начальник,

в Америке — пиво в железных банках!»

«Это для тех,

у кого есть валюта в банках…»

«А будет у нас «Жигулевское»,

которое не разбивается!»

«Не все, товарищи, сразу…

Промышленность развивается».

И тогда возникает

северная тоска по пиву,

по русскому —

с кружечкой,

с воблочкой

— пиру.

И начинают:

«Когда и где

последний раз

я его…

того…

Да, боже мой, братцы, —

в Караганде!

Лет десять назад всего…»