Осенний сквер прохладою бодрил,
И битый час, нахохлившись над книжкой,
Я что-то бодро к сессии зубрил,
А он курил, закутавшись в плащишко.
Скамья. И рядом признанный поэт!
Заговорить, набраться бы отваги,
Мол, я из той же – хоть без эполет! –
Литинститутской доблестной общаги.
Он все сидел, угрюм и нелюдим,
Круженье листьев взором провожая,
И вдруг сказал: «Оставьте... все сдадим!»
Я подтвердил кивком, не возражая.
«Вы деревенский?» – «Ясно, из села!» –
«Не первокурсник?» – «Нет, уже не гений...»
В простых тонах беседа потекла,
Обычная, без ложных откровений.
Вот пишут все: он в шарфике форсил.
Но то зимой. А было как-то летом:
«Привет, старик!» – рублевку попросил
И устремился к шумному буфету.
Теперь он многим вроде кунака,
Мол, пили с Колей знатно и богато!
А мы лишь раз с ним выпили пивка
И распрощались как-то виновато.
Потом о нем легенд насотворят
И глупых подражателей ораву.
При мне ж тогда был фотоаппарат,
И техника сработала на славу.
Он знал и сам: легенды – ерунда,
А есть стихи о родине, о доме.
Он знать-то знал – взойдет его звезда.
Но грустен взгляд на карточке в альбоме.
1989
Золотая дремотная Азия...
С. Есенин
Спит хороший народ, спят барышники,
Спят охранники – нечего красть;
В теплом «газике» дремлют гаишники,
Точат зуб на «проезжую часть».
Исключительно, видно, для гласности –
Над райцентром цветок фонаря.
Указатели мер безопасности
Тоже фосфоресцируют зря.
Измотало полночное бдение,
Ядовитую «приму» курю.
Пост ГАИ – тот хоть при исполнении,
Я ж без толку на звезды смотрю.
Рад любой завалящей оказии.
Ни саней, ни телег, ни машин.
Ах, печаль ты – «дремотная Азия»
На дороге: Бердюжье – Ишим...
1989
Среди простых забот о хлебе
Нам, может, даже повезло:
Теперь кружит не коршун в небе,
А серебристый НЛО.
То возле речки, на поляне,
То в горсаду, что пуст и тих,
Садятся инопланетяне
В «тарелках» импортных своих.
Они бодры, молодцеваты,
В скафандрах узкие тела.
Наверно, метят в депутаты
От радикального крыла.
Что посулят они: удачи?
Не знаю. Многого не жду.
И Русь, изверясь, пьет и плачет
У сих пришельцев на виду.
Опять – они! – статья в газете.
И все при них, как у людей.
«Как скучно...» – Гоголь бы заметил,
А Ельцин гонит лошадей.
1989
Слух прошел: под некой крышей,
(Слух на крышу налегал!)
Мол, сидит и нас чекрыжит
Этот, как его... кагал.
Вечерок осенний дивный,
А навстречу мне юлой
Ведьма с кооперативной,
Реактивною метлой.
Развела такие бредни:
Елки-палки, лес густой...
Вырвал я метлу у ведьмы
И взлетел над крышей той.
Тут они! Своим кагалом,
В сытой дьявольской красе:
Конформисты, либералы,
Крайне швондерные все.
Кто-то сумрачный у входа,
Как ночной разбойный свист.
Пригляделся: сам Ягода –
Узурпатор и расист.
Подрулил!
(Метла – не веник!)
Слышу грозное: «Шабаш!
Наш ли этот «Современник?»
Крикнул я в трубу: «Не ваш!»
Присмирели, не воркуют,
Злобно шепчут палачу:
«Шовинисты атакуют!»
«Надоели вы! – кричу, –
Это ж вы, болтая бойко,
Провоцируя войну,
Заболтали перестройку,
Закартавили страну,
Заярлычили, заржали.
Но и мы ответ дадим:
За Отчизну, за Державу,
За Россию постоим!..»
Полетал еще немного
Попугал ночных ворон.
И без пыли, слава Богу,
Сел в родной микрорайон.
И, простив пустые бредни,
Меркантильный интерес,
Благодарность вынес ведьме
За технический прогресс.
1989
Еще одна пришлась чума
На мой усталый век:
Все рок да рок!
Сойдешь с: ума
В теснинах дискотек,
Где он вселенский правит пир,
Кроссовками суча,
Как новоявленный вампир,
Как СПИД, как саранча.
Из тысяч радиобойниц
Сочит он зло и яд,
И ловко в души вводит шприц
Программы теле – «Взгляд».
Уже не прячась, не таясь,
Иные времена,
Он пародирует, глумясь,
Язык Карамзина.
Перелицовывает ткань
Он пыльного мешка.
И для лобзанья тянет длань
Арбатского божка.
Как будто дьявол преуспел,
Усердствуя во зле...
Как соловей-то уцелел
В черемуховой мгле?
1989