В час, когда щебетали карнизы
Посреди глубочайшей зимы, —
Как намеки, зароки, эскизы,
Неожиданно встретились мы.
Повела ты нечаянно бровью
На карнизы, а не на меня.
И сверкнула зима в Подмосковье,
Как лазурь миновавшего дня.
Оказалось, что вьюга во гневе
Не обрушится миг погодя…
Но разводят ветвями деревья,
За твоими следами следя.
И стоит в снеговом оперенье,
Опершись о сырой палисад,
Уподобленный белой сирени
Или белой акации сад.
1977
Припорошúт, а не припорóшит,
Заворожúт, а не заворóжит.
Сяду-ка я на дерево-лошадь
И поскачу в настоящий словарь.
Сбросит она меня в раннюю тень,
Если хлестну удареньем не тем.
Запорошúт меня, не запорóшит
Русского леса словарь, как январь.
Не отнялá, я скажу, а отняла,
Не забралá, я скажу, а забрáла,
Нáчала, вымолвлю, не началá, —
Сбросит меня, закусив удила.
Но воротится, а я прошепчу:
— Я ведь шучу с тобой и не шучу.
Не заноси надо мною копыта —
В сердце ударь, а оно не убито.
В сердце ударь (мой язык — государь),
Вечного русского леса словарь.
Ведь ударенья иного промашка
В слове как пуля, засевшая тяжко.
Не заноси надо мною копыта —
В сердце ударь — и оно не разбито!
Ведь зацветет под ударом ромашка,
Горькая рожь и медовая кашка.
Дерево-лошадь, неси меня вдаль,
Где кочевал незабывчивый Даль.
Лишь потому, что словам и деревьям
Надобно жить под своим удареньем,
А ударенье как прикосновенье —
Нежное, верное, не без смиренья…
1977
Деревья стоят наподобие дек…
Какой одинокий пустой человек!
Идет поздним вечером он от меня,
Сквозь хлопья клюкой, точно я, семеня.
Идет он, холодный большой музыкант,
Ничем не заполнивший дивный талант.
Гляжу я в окно на него одного.
Он друг, а не знать мне о нем ничего.
Идет в одиночку, расставшись со мной.
Одни фонари у него за спиной.
Чего он боялся, отныне седой,
Свободы зеленой, любви молодой?
Чего опасался он больше огня?
Белейшая ночь вместо черного дня.
Деревья стоят наподобие дек,
На них опадает задумчивый снег.
Шагает, морозом и ветром гоним,
И тень, как собачка, бежит перед ним…
1977
…Но мою любовь не берегли
Ни подруги, ни друзья мои.
Оговаривали. Как родня.
Так любили, видимо, меня.
Не грозил я им: ужо, ужо!
Потому что это хорошо.
Потому что мы теперь одни.
Пусть любить поучатся они.
Потому что — мы теперь вдвоем,
Лучше встретим, лучше сбережем…
1977