Стихотворения и поэмы

Иду на белый свет — Венера домоткана!

1939

Поэзия как волшебство^{691}

1

Известно, что в краю степном, в старинном городе одном

жил Бальмонт — мировой судья.

Была у Бальмонта семья.

Все люди помнят этот дом, что рядом с мировым судом

стоял на берегу речном, в старинном городе степном

По воскресениям семью судья усаживал в ладью,

Вез отдыхать на островки вверх по течению реки

за железнодорожный мост.

А то, в своих желаньях прост, вставал он утром в три часа!

свистал охотничьего пса

И, взяв двустволку, ехал в степь.

Но в будни надевал он цепь

И, бородат, широкогруд, над обвиняемыми суд,

законам следуя, творил,

И многих он приговорил.

Тот город Омб

^[654]

тонул в пыли.

Сквозь город непрерывно шли стада рогатого скота

к воротам боен.

Густота

Текущей крови, скорбный рев ведомых на убой быков,

биенье трепетных сердец закалываемых овец—

Вот голос Омба был каков.

И в губернаторский дворец

^[655]

, в расположение полков,

В пассаж, что выстроил купец, к жене чиновничьей

в альков.

В архиерейский тихий сад — повсюду крови терпкий

смрад, несомый ветерком, проник.

И заменял он аромат, казался даже сладковат для тех.

кто к этому привык.

Такая жизнь уже давно шла в Омбе. И не мудрено,

не удивительно, что здесь,

Где город кровью пахнет весь, и человечья кровь текла.

Раз Бальмонт разбирал дела,

Спокоен, справедлив и строг, десятка два гражданских

склок с утра до полдня разобрал.

…Тот оскорбил, другой украл.

Одна свирепая свекровь невестку исщипала в кровь,

Ей скалкою рассекла бровь, и до сих пор сочится кровь.

Вот из предместья Волчий Лог

^[656]

домовладелец приволок

другого мещанина в суд.

Друг другу в бороды плюют. Лишь у судейского стола

унять их удалось с трудом,

разнообразные дела решались мировым судом.

И думал Бальмонт: "Что же в суд мне заявлений не несут

Бедняги-пастухи о том, как их вчера лупил кнутом

В воротах боен гуртоправ, всю кожу им со спин содрав?

Кто прав из них и кто не прав? Виновный уплатил бы

штраф!"

И тут, усмешку подавив, он объявляет перерыв.

И двери закрывает он. Оставшись в камере один,

он на машинке "Ремингтон"

^[657]

выстукивает:

"Константин!

В Америке ты побывал, ты таитянок целовал, на Нил

взирал ты с пирамид. Талантлив ты и знаменит. Но не

видал ты гекатомб

^[658]

! Так приезжай же в город Омб.

Закалывают здесь у нас по тысяче быков зараз. Забрызган кровью

город весь. Сочится кровь людская здесь. И думаю, что

в том я прав: ты горожан жестокий нрав смягчить сумеешь,

чтоб воскрес к возвышенному интерес. Ведь ты — поэт,

целитель душ, родня пророкам! И к тому ж,— такая мысль

приходит мне,— что по провинции турне тебе, наверно,

принесет весьма значительный доход. В том помогу по мере

сил. Целую крепко!

Михаил".

2

Свершилось, как судья желал. Встречать он едет на вокзал.

С экспресса сходит на перрон, носильщиками окружен,

рыжебородый господин.

Да! Это братец Константин!

Приехавший проговорил:

"Привет, о брат мой Михаил!"

— "Здорово, братец Константин! Ну, вот до наших

палестин добрался ты!"

И был ответ:

"С востока свет, с востока свет!

Коммерческого клуба зал по телеграфу заказал я

для доклада своего "Поэзия как волшебство""

К пролетке следует поэт, но кланяются, догнав,

Два представителя газет — газеты "Омбский телеграф"

И "Омбский вестник". Воробей один зовется, Соловей —

другого звучный псевдоним.

Остановились перед ним.

Но Бальмонт крикнул:

"Не даю я никакого интервью

Вам до доклада своего "Поэзия как волшебство"!"

— "Ты прав, ты прав! — сказал судья.— И Воробья

и Соловья

Я привлекал за клевету. Подхватывая на лету

Слова, коверкают их суть. Ты с ними осторожней будь!

Одна газета полевей, другая несколько правей,

но я ни эту и ни ту, по совести, не предпочту.

И Воробей и Соловей насчет тебя писали вздор!"