Стихотворения и поэмы

Да! Знают только лишь дремучие леса,

Какие среди них творятся чудеса,—

Отнюдь не для мытья, совсем не для гаданья

Стоит на берегу таинственная баня.

Ее б изобразил презренный д'Отерош,

И, верно бы, таков рисунок был похож,

Как сими парками

^[653]

сибирскими лесными

Иль девками, сказать вернее, крепостными

Плетется нить судьбы, и властвует, суров,

Над подневольными ткачихами ковров

Не Зевс, но мой супруг — хитрейший спекулятор.

Архиепископ сам и даже губернатор

Содействуют ему. Права он получил,

Тринадцать бедных дев он в баню заточил,

рисунки сочинив, чтоб эти девы пленны

Не уставали ткать поддельны гобелены,

А между них и я хирела, пленена.

Все думают: "Париж! Французская казна

Мануфактуру сих ковров имеет только".

Не верьте никому: в том правды нет нисколько!

Тут вовсе ни при чем французская казна!

Мужичек-мастериц сокрыты имена,

Но догадаться всем нетрудно об обмане,

Узнавши, чье лицо глядит с роскошной ткани.

Искусниц-мастериц, каких не знал Париж,

О муж, ты тростью бьешь и голодом моришь,

Чтоб девушки сии, прикованные к бане,

Одно мое лицо сумели ткать по ткани!

Замыслил негодяй — ткачихи ткать должны

Венер, Юнон, Минерв с лицом твоей жены.

Не захотел другой изображать фигуры,

Не пожелал иной ты подыскать натуры.

И так уж сотни раз меня ты продаешь,

Как продал в первый раз аббату д'Отерош

В уплату, может быть, и дал совет он дельный —

В лесах производить сей гобелен поддельный.

Для всех обнажена, Антон, твоя жена,

Блудливых стариков я радовать должна,

Чужих любовных ласк я вижу откровенность,

В альковах у вельмож пригвождена я, Венус!

А здесь? Ах, боже мой, и здесь покою нет!

Со злобою глядят ткачихи мне вослед.

Ка к убедить мне их, что злоба их напрасна.

Не менее рабынь хозяйка их несчастна.

Меж всех его рабынь я первая раба —

какова моя несчастная судьба!

Мне не уйти из пут искусной этой пряжи,

Меня ткачихи ткут на рынок для продажи,

И так за годом год, за годом год идет.

Ценитель сих Венер ответа не найдет,

Откудова и как родился призрак странный —

Из пены ли морской, из сырости ли банной?

Так думала сама вчера еще. Но нет!

Ценители Венер, получите ответ!

Сего не разъяснив, в могилу я не лягу.

Подайте ж мне, прошу, чернила и бумагу!

Гусиное перо подайте, я прошу,—

Вам о судьбе своей я повесть напишу.

Будете если вы повесть сию читати,—

Знайте — жесток Эрот, да и насмешлив, кстати.

Где Венус? Где звезда? Я вспомнить всё хочу.

Вот, взявши со стола оплывшую свечу,

Ладонью заслоню, чтоб пламя не мерцало,

И, крадучись, к тебе я подойду, зерцало.

Я пристально гляжу. Неужто отекло

И дышишь тяжело ты, хладное стекло?

Зерцало! Трепеща, стою перед тобою,

Как дева молода, что, тешась ворожбою,

Стояла, ах, не раз в отеческом дому.

О хладное стекло! Туманишься к чему?

Нет, нет! Не может быть, чтоб ты не захотело

Бесстрастно отразить еще живое тело!

Еще не гаснет нимб вокруг моих волос,

Еще глядят глаза, зеленые от слез.

Глядят ли? Боже мой! В зерцале, полном света,

Лишь тусклый огонек я вижу… Только это!

Оплывшую свечу, и больше ничего!

Оплывшую свечу, и больше никого!

Где Венус? Где звезда? Где женщина раздета?

Оплывшую свечу я вижу. Я ли это?

Гусиного пера не надо! — я кричу.—

Свою свободу я вернуть себе хочу,

Покудова свеча еще не догорела,

Покуда есть душа, покуда дышит тело.

Так мсти же за звезду, оплывшая свеча!

Пусть сизый язычок рванется, трепеща.

Он скачет. Он растет. Пусть ринется на стены!

Пожрет он пусть и вас, прокляты гобелены!

Столб пламени затмит холодный лик луны,

Проснитесь, девушки, что здесь заточены!

Вас, безымянных дев, вас, безнадежных узниц,

Зову на помощь я, как мстительных союзниц!

О, боже! Дым густой валит через окно,

Трещит под потолком тяжелое бревно,

Но дымовая вмиг развеется завеса —

Вас, девы пленные, я выведу из леса!

Навстречу пламени вей, ветер ледяной!

Ах, небо звездное открылось надо мной.

Незримою тропой из темного урмана