Евразия

и потешаются вот уж неделю над ним.

"Завтра в Пиздасельгу* все, – Филимонов гудит, –

едем на блядки!.. Шалданчик, откупори бак!.." –

Бодрый в ответ хохоток красномордый летит

мыльный, распаренный, – как же, наш "ротный" – мастак!

* Педасельга – населенный пункт в Карелии (Примечание автора).

ТАБАКЕРКА

Вдруг меня как обухом ударило

по башке – Sofie Ponomariow!..

Вот кто нас улыбками одаривал

в темных Верхних Важинах под рев

водопадов. Головокружение!

Хороша, Абрамыч, что тут врать!

Не поверишь, представляешь, Женя, я

запросто бы мог ее в кровать

затащить, едва лишь захотелось бы.

Да! Но, знаешь, как-то не влекусь

к сдобности такой и пышнотелости.

Муженька наяривает пусть, –

думал... Ай да финт! Теперь, конечно же,

жалко. Но досаду эту с той

не сравнишь, что по своей беспечности

нам не пишет Пушкин молодой.

Тоже вот отправленный проветриться,

подышать озоном, погулять...

Если б знать, что и ему не терпится

в нас живого Публия обнять!

ВОДОПАД

Чудно: водочка, музычка, мясо с картошкой...

В сальных брючках презрительно дрыгает ножкой

виночерпий, стенограф желаний, хохмач:

"...и селедочку? всё? Потерпите немножко".

Водопад наслаждений! Алмазный "Кивач"!

Ресторанчик для заиндевевших в глубинке

солдафончиков. "Девочек" дряблые спинки

лиловеют... Ау, "декабристка", мороз!

Алкогольная нимфа!.. Как врет без запинки

Филимонов, ей в ухо засунувши нос.

Всем затылком терплю лошадиные пляски.

"...служба тяжкая, знаете, хочется встряски,

ласки, нежности..." Под руку двинут бедром,

рюмку выплесну. "...что ж вы всё прячете глазки?"

"...хи-хи-хи!" И оркестра тарелочный гром.

"Вы уж, шеф, как хотите, а я-то – в общагу..."

Шеф печально глядит на меня, бедолагу...

Прохожу сквозь шпицрутенный скачущий строй.

И метель серпантинную вертит бумагу:

"На перловой груди оживится герой!"

В ГОСТИНИЦЕ

Номер в "Северной" снял – фешенебельней нету отеля.

Неужели все сессии кончились? Ну и дела!

Или взгляд мой звериный ее поразил? Еле-еле

поломалась за стойкой и ключик волшебный дала.

Все не верил, пока ковырял им в замке... Да, двухместный!

И пустой! Завтра утром на станции встречу жену...

Ослепительный лен дезинфекцией пахнет, невестой,

хризантемою, астрой... Скорее под душ сигану.

И в постель... Ресторан подо мной разъезжается. Двери

дребезжат. Чернота разворочена фарами. Скрип

зимних крепких ботинок. На всяком висит кавалере

длинношерстный зверек... Лимонадом разлить не могли б!

В коридоре проржут фиолетово-рыжие финны.

Вот бы в Хельсинки мне... в некусаемый локоть... как жаль!

Санаторный мирок. Белизна санитарной Альбины.

Ожиданья и дремы едва уловимый миндаль.

МЕРОПРИЯТИЕ

Офицерские сборы... Такой перегар

утром – в актовый зал невозможно войти.

Всё никак не начнут. Десять сорок. Кошмар!

Для чего приказали прибыть к девяти?

Кто бы пива принес?.. Поминутно майор

забегает какой-то, "сейчас, – говорит, –

начинаем..." Еще полчаса. В коридор,

осмелев, покурить выползаем. Горит,

раздирает!.. Намылились, кто понаглей,

озираясь, с вещами уже выходить...

Вдруг обратно всех гонят. "Полковник Палей

вам сейчас доведет..." Ничего доводить

он не может. Он тоже на сборы в Москву

только что улетел... И опять беготня.

Наконец на пятнадцать минут: "бу-бу-бу..."

Записали? Адью!.. И как не было дня.

КОМБАТ

Все-то есть. Потому так и мрачен. Ну невпроворот!

Генеральские даже добыл на меху сапоги.

Сам начПО к нему ходит за мясом, поскольку начпрод,

старший прапорщик, – кореш его. И начальник ВАИ,

тоже прапорщик (издали выглядит маршалом) – "брат"

(так они выражаются)... Мелочи нет, колбасы.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Ну-ка, Пурин, гони-ка на свой выходной в Ленинград,

отдохни-ка, дружище, – в ручные таращась часы,

говорит. – Что из дому-то пишут?.. "Любительской" нам

захвати пару палок... Давай-ка иди, оформляй..."

Я – бегом. Как не знать деловой наш бардачный бедлам?

Все в трудах и заботах! Все в мыле! Вот-вот через край!..

Полчаса мне осталось, поскольку обедать он в два

уезжает. И мигом все – деру! Шаром покати.

Капитаны – вприпрыжку. Солдаты – вразвалку. Трава

не расти!.. Наизусть заучили: вернется к шести.

НОВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ

"Ну балда! – о Луканине все говорят. – Ну дебил!"

Клички Тумба и Шайба получены им от солдат.

Говорят, что не пьет и не бьет потому-де, что бил,

насифонясь, да так, что едва не сыграл в дисцебат,

оттого завязал... Ну, не знаю... Пудовый кулак

и кошмарная ряшка. Но все же не пьет и не бьет,

Льва Толстого читает, поскольку – природный туляк,

и уставом любого нахала до слез доведет.

На разводах зимою по сорок минут говорит,

что не пьет и не бьет, что крупу не дает воровать,

что к труду приучает, что маршал поблагодарит

за отличную роту его, если здесь побывать

удосужится, что он (по-своему) тоже велик,

как Толстой (тишина!), тягомотный читает указ

в пятый раз (а мороз-то!), абзацы из тоненьких книг

о последствиях пьянства, Козлова зовет "ловелас",

потому что пролаза Козлов и известный хитрец...

Ах, куда же, куда же, куда же я это попал?

Так от пьяниц измучился жутких. И вот наконец

посчастливилось – свой долгожданный нашел идеал!

PROBLEME

Пять пар кальсон (спасибо, Галифе!)

с утра надел и в стужу выхожу.

И ватный шлем ушной на голове.

Весь в пряжках. Весь подобен багажу.

Тюфяк я, тюк натужный, саквояж.

Захочешь брызнуть – дудки! – фиг найдешь.

Вспотеешь, рывшись. Вытащить бердаш,

что Карбышева, страшно из одеж!