Евразия

ВНУТРЕННЯЯ РЕЦЕНЗИЯ

        "Автор служил два года в лесозаготовительном ВСО,

в КАССР, офицером. Ягоды и грибы.

Ведра брусники и клюквы для Самого,

для заместителей Самого. И никакой стрельбы,

кроме лишь папиросной – пачка на полчаса

(как же не дать – индульгенция!)...

        Плохо ли, хорошо ли – трудно сказать – написано. Мрачная полоса

следует за "веселой". Выпячивание, размусоливание

собственноручной персоны.

        Где (далее – список из

пяти-десяти позиций)?

Сомнительны, мягко скажем,

оценки. Так, сценки. Версифицированный каприз.

Застойные годы показаны с излишним ажиотажем.

        Гротеск. Смакованье частных, отдельных, еще тут и там

подчас-разве-место-имеющих-и-то-на-периферии

дефектов.

        Не без умелости. Но темы! Но книжный хлам! -

Катуллы, Валгаллы, Ваалы, валькирии, "Снигири" и

т. д. и т. п.

        А поэтому – не веришь.

                                        N. N."

Р.S.

Ну да. Не совсем при параде. И грязью забрызган китель.

Но все же Муза – не кляуза. С надеждой на интерес

неведомого читателя,

                               признательный Сочинитель.

СНИГИРЬ

В самом деле, должно быть, глуповатая флейта насвистывает

птичьи эти мотивчики. Оттого и склонность такая

к побрякушкам, петличкам, погончикам, детская и неистовая,

словно к спичечным этикеткам. Подобье земного рая

или светлого будущего, оставшегося в позднем

средневековье отрочества, вроде бесполой готики...

На столетье не грех ошибиться, припоминая козни

Козимо Медичи или то, как мы с Аликом разобрали ходики -

в древнем эпосе как бы... Вот так же и здесь течение

времени остановлено, и нового не проплачет

ничего красногрудая флейта, и не имеет значения

смена начальников, жизнь ничего не значит.

Что с того, что твои капитанские зимние звездочки

покрупнеют в полковничьи, летние и близорукие?

Та же пташка сидит с металлическим клювом на жердочке,

те же семечки сыплются подслеповатыми звуками.

НОВОГОДНИЙ НАРЯД

В Ломоносове, в Нижнем саду вспоминаю Верхние Важины:

двухметровых сугробов садово-парковая разбивка,

гипсовый Версаль кабинетный... И так же там напомажены

куцые потаскушки на танцах, бумажная их завивка.

И поселковый клуб – глупый, словно Лажечникова

силишься прочитать: скучно-то как, нелепо...

В сейфе забыл фонарик. Вот бы сейчас зажечь его!

Пень или самовольщик? – прищуриваешься слепо...

И недотроги жеманные, хорошенькие учительницы,

сосланные сюда по окончании вуза.

Как они о поэзии беседуют умопомрачительно!

О, если бы не дежурства казарменная обуза,

если б не портупея конская, не повязка

на рукаве шинели... Помните, есть картина

в Дрезденской галерее?.. Губки какие, глазки!..

Топаешь, точно слон, в толще сукна и ватина.

Или – как Санта Клаус с рождественскими подарками

в виде трех суток ареста в ларчике гауптвахты.

Нет угрызений совести. Призрачно все и парками

детскими тебе кажется... Не заблудиться впотьмах бы.

СТАРШИНА

Верхние Важины – рай для прапорщика Пономарева.

Если б еще "половина" его, Софья Иванна,

не мешала пьянствовать! Даром она здорова

и сама по праздникам выхлестать два стакана -

все ни в одном глазу, чего не сказать о муже:

рюмку – и развезло... По субботам в бане

выдает он белье и портянки, дрожа от стужи,

а в мозгу с похмелья грохочет, как в кегельбане.

Впрочем, он – человек хороший. С собакой Чангой

удивительно так друг на друга они похожи,

что когда капитан Филимонов мигнет: за банкой,

дескать, надо сгонять, старшина! – то собака выходит тоже

на мороз и садится с "куском" в кособокий "газик".

У шофера-сержанта с танцулек под глазом слива

лиловеет. И с грохотом едут они в лабазик

три бутылки "стрелецкой" купить и на сдачу пива.

А потом за тушенкой и луком бежит на кухню.

Сейф раскрыв, разливает поспешно. Захлебы. Всхлипы.

Как бы кто не вошла!.. – "Ну, Арнольдыч, давай-ка, ухни!" –

И смешно полагать, что иначе служить могли бы.

ЧУТЬ СВЕТ

Пономарев постучится в окошко. Больной

вид, виноватый, побитый.

– Арнольдыч, привет.

Не разбудил? Ну, я врезал вчера, в выходной!..

– Да уж, заметно.

– А выпить чего-нибудь нет?

– Нет. И откуда?

Напасть! Все-то в долг алкаши

требуют денег. Рокфеллер я, что ли? И склад

здесь винно-водочный? Банным листом – одолжи

"чирик", пожалуйста, – липнут; не может – скулят –

быть, чтоб рубля-то хоть не было... Ужас какой!

Выставить вон бы – у Софы поди поканючь...

Кто малодушней – проситель с дрожащей рукой,

или просимый – "куркуль", разумеется, "сучь-

е (тут икнули) отродье"?.. Парадный подъезд

лезет на ум...

– Может, где и осталось что, глянь?

– Нет, я же знаю.

– Но одеколон-то ведь есть?

– Есть... "Земляничный"...

– Давай!

– Ну такую уж дрянь!..

– Э-э... и еще бы водички и чем зажевать...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мутная вьюга вливается в глотку – и с ней

прежняя наглость... Не надо бы дверь открывать.

Нас и в лакеи не взяли бы кто поумней.

В БАНЕ

Артиллеристы у Кирхнера... Ждет их Седан?

Нет, то другая кампания – Марна, Верден...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Пономарев ухмыляется: "Ай да Шалдан!"

У рядового Шалданова – ну до колен,

точно полено!.. А сам-то Шалдан с сапожок

ростом... "На танцы Шалдана возьмем!" – капитан

смачно гогочет, оскалясь... Индусский божок,

коротконогий пузатый китайский болван –

этот Шалданов. По-русски ни "бе" и ни "ме",

лишь улыбается глупо и нагло, сопляк.

Не представляю я, что копошится в уме

темном, в архаику не проникаю никак...

Впрочем, наверное, глупости! – нет ничего,

ведь не Калигулу в Галлии, право, растим.

Проще бы жить. Подглядели отличье его –