И небу, и земле

74

Создатель, видно, ты покинул небосвод. Душа моя болит, и сердце слезы льет. Как радоваться мне, когда у недостойных Ты коротаешь дни и ночи напролет?

79

Красавицы в степи тюльпаны рвут. О боже, Любая на тюльпан сама точь-в-точь похожа! Как это сходство я, слепец, не замечал? Ступай, о сердце, в степь и рви тюльпаны тоже!

85

Гляжу ли в синеву, где кружится орлан, Где в горизонт плывет верблюжий караван, На море или степь, на горные вершины Я вижу только твой весь мир затмивший стаи.

90

Нет, я твоей любви, красавица, не верю, Покуда не придешь, не постучишься в двери. Я сеял семена, я взращивал любовь, А с поля я собрал пока одни потери.

91

Ох, сердце! Я уже вступаю в вечер поздний. Не мне ли знать, что ты - сосуд вражды и розни? Когда наступит час небесного суда, Припомню я тебе все каверзы и козни.

94

Коль нет со мной тебя, во сне клубятся змеи, Не радуют и дни, они ночей темнее, А на кустах в саду сидят одни шипы, Когда иду, грустя, по розовой аллее.

95

Дохну на синеву - и купол твой сожгу! Все семь небес дотла со всей трухой сожгу! И не раскаюсь, нет! Я требую покоя, А если не вернешь душе покой, сожгу!

98

Захочешь ослепить - безмерно буду рад, Захочешь сжечь - сожги! Блажен подобный ад. Л позовешь в цветник, сорву цветок, в котором Мне чудился бы твой тончайший аромат.

100

Весь мир лежит в пыли, и вьется в ней тропа Печалей и скорбей послушная раба. В цветах гора Альванд, в ковре из гиацинтов, Но каждый венчик желт, как и моя судьба.

101

Как луноликих гнет тяжел! Я изнемог. Тюльпановым тавром ожог на сердце лег. Но если завтра вновь красавицы поманят, Вновь не смогу стереть смущения со щек.

103

Ищу ответ. Я стал скитальцем - отчего? Я стал давным-давно страдальцем - отчего? Все снадобье для ран и горестей находят, А я не шевельну и пальцем - отчего?

108

Печалью болен я, она же и врачует, В скитаниях моих возлюбленной кочует. Она затем дана, чтоб разделить досуг, Обдумать - что к чему, когда со мной ночует.

110

Не помню, как я жил. Мне кажется порою, Что были иногда мгновения покоя, Но так велик твой гнет и так невыносим, Что мнится, будто жизнь была сплошной тоскою.

112

Да буду проклят я, коль посажу тюльпаны! Да буду проклят я, коль их касаться стану! Сто раз я был сражен похожей на тюльпан И сто раз жертвой пал коварства и обмана.

114

Моей мольбе хоть раз ты внял, о небосвод? Вращаясь, ты опять свершил круговорот, Но те же у меня и горести, и муки. Так безотрадно жизнь, наверное, пройдет.

115

Десницу поднял рок и ткнул в меня перстом, Изгнанником с тех пор брожу в краю чужом. Не чувствуя вины, я не покончил с жизнью. Осталось слать мольбы и каяться. Но в чем?

116

Молчанию гробниц мой плач вполне под стать, Хоть плачу оттого, что не могу молчать. Мне говорят: "Молчишь, не знаешь, значит, горя". Нет, горя я хлебнул, да мочи нет кричать.

117

Ты рождена для роз, для неги в цветнике, А я - брести в пыли и увязать в песке, Но где бы ни был я в скитаньях по пустыням, Ты предо мной встаешь миражем вдалеке.

118

Как соль, в моей душе тоска растворена, Ночами до зари огнем горит она, И если поутру одним ревнивым вздохом Соперников сожгу, в том не моя вина.

121

Тащу тяжелый груз всех в мире слез и ран. Да разве я верблюд, ведущий караван? Печальнее всего, что я уздою скован. А повод подлецам тобою в руки дан.

125

О сердце, разожми хотя б на миг тиски, На волю отпусти из рук твЛй тоски! Ты - ловкий птицелов. Ты так искусно ловишь, Что даже не кладешь зерна в свои силки.

132

Тот счастлив, у кого всегда легка мошна. Беспечно он сидит за чашею вина, Смеется от души и пьет за луноликих, А в чашу с высоты глядит сама луна.

133

Сказал ты, что я похож на морехода Стремлю свою ладью во всякую погоду По морю слез. Боюсь, однако, одного: Пойдет ладья ко дну, и вслед уйду под воду,

134

Увы, ты своего добился, о творец, Разрушил подо мной опору наконец, Но, коль ее решил снести до основанья, Пусть приговор свершит быстрее твой гонец.

136

Коль изловчусь схватить за горло небосвод, Не отмолчится, нет, открою силой рот. Пусть скажет: почему одним дает лепешку, Другим же - сотни благ и тысячи щедрот?

140

Я на горе Альванд забрался на утес И посадил тайком одну из редких роз, Но только пробил час упиться ароматом, Как ветер-ветрогон красавицу унес.

141

Из рук моих полу ты выдернула снова И удалилась прочь, не обронив ни слова. Не каешься? Ну что ж... Пойду схвачу полу, Которая со мной не будет столь сурова.

148

Любовь дарит шипы, а розы - лишь вначале. Опять вернулись дни сомнений и печали. Я получил письмо. Красавица моя Мне больше не верна. Была ль верна? Едва ли.

151

Уходит караван, с барханами сливаясь. Я вслед ему гляжу и снова каюсь, каюсь. Придет пора, и мы покинем этот мир, Где так же вдаль бредем, под вьюками сгибаясь,

152

Дыхание твое свежей рассветных рос, Хмелею без вина от амбры черных кос, Когда же по ночам твой образ обнимаю, От ложа поутру исходит запах роз.

155

Страдания поймет лишь тот, кто сам страдал. Податливей в огне становится металл. О пасынки судьбы, сраженные печалью, Придите, вас пойму, я горе испытал.

157

От козней сердца выть хочу подобно волку. Я сердце поучал, но не добился толку. Я ветер умолял: "Возьми его!" Не взял. Швырнул в огонь, шипит, дымится, да и только.

161

Оборванный, босой бродяга - это я. Тот, чья судьба скупа, как скряга, - это я. Тот, с кем печаль и скорбь ночами неразлучны, Кто даже смерти ждет, как блага, - это я.

162

Моя постель - земля. Забыл о теплом крове. За что казнишь? За то, что воспылал любовью? Но ведь не только я один тебя люблю, Однако у других не камень в изголовье.

163

Я, ищущий в тебе сомнениям ответ, Безумней мотылька, летящего на свет. Есть норы у зверей, у ползающих гадов, А у меня для сна - и то приюта нет.

166

В моей любви к тебе безумие таится. Слезами я плачу за сладкий миг сторицей. Влюбленные сердца сродни сырым дровам: Кладешь чурбак в огонь, пылает и слезится.

169

Не лги себе, Тахир, в душе не суесловь! Где святость, коль вокруг ручьями льется кровь? Не пустынь этот мир, нет, не обитель скорби, Откуда к небесам возносится любовь. [Пустынь - уединенное место, где жил отшельник.]