Собрание стихотворений
Собрание стихотворений читать книгу онлайн
Из отличительных признаков поэзии Валери достаточно назвать четыре: кованую форму (при необычайном версификационном разнообразии), кристальную прозрачность смысла (при головокружительной глубине), точечное воскрешение архаичного словоупотребления (изучение этимологических словарей – необходимая часть работы поэта) и необычайную музыкальность.
В русской поэзии XX века параллели Валери нет. У Малларме (преданным учеником которого был Валери) есть русский собрат – это Иннокентий Анненский, русский Малларме. Русский Валери либо зарыт в галицийских полях, либо расстрелян большевиками.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
идти быстрее.
Все мои мысли сводятся к одной, и эта мысль – ты.
Все образы в моей голове вытеснены тобою.
Что заставляет меня говорить, когда я не могу
быть услышанным?
Сейчас ты глуха к моим словам и неуловима.
Я не нужен тебе, но в наступившей ночи воспоминание
о тепле твоего тела наполняет меня унынием.
Я проснусь в одиночестве перед рассветом,
и рядом со мной не будет ни твоей нежности, ни голоса,
ни губ, ни твоего взгляда.
Все то, что я чувствую, исчезает в пустоте.
Все то, что я произнес, было услышано лишь моим
молчанием.
Отчего я тебя так люблю?
«Пусть лазурь в небесах и блестит, золота…»
Пусть лазурь в небесах и блестит, золота,
Ты – душою проста,
Ты закрыла глаза.... приоткрыла уста…
И попала под смерч – он же с силою грубой
Мои губы швырнул на любимые губы.
Прочь их не оторву, раз припав, буду пить –
И живой поцелуй буду длить я и длить.
Губы губы поят и губами поимы
И горят и томят жаждой неутолимой.
Губы губы замкнут, плоть смыкается в клеть,
Чтобы лучший наш миг не сумел улететь.
Губы страждут в губах, словно мякоть под спудом
И течет сладкий сок опьяняющим чудом.
Но того не могу ни вместить, ни понять
Что придется нам их хоть когда-то разнять.
«Распахнуты сердца, и общий грех допит…»
Распахнуты сердца, и общий грех допит
Стакнутыми устами,
И вновь преодолен забытый нежный стыд
Заблудшими перстами,
Жизнь дважды не прожить: ты солнца не вернешь
С заката вспять к притину,
К цветущим берегам обратно не дойдешь
Сквозь жизненную тину.
Да, всё сказали мы… Но, наших слов сильней,
Но, чистый словно пламя,
Сжигает поцелуй всё зло постылых дней,
Что ныне правит нами.
Ничто не устоит, любви спасенья нет,
Когда в мгновенье ока
Вдруг осветит дневной неумолимый свет
Нас с ясностью жестокой.
Отчаянье теперь мой скрашивает путь,
И сердце, как гробница....
Но под моей рукой былой любимой грудь
Нежна, как голубица,
Как счастие – полна, как горлица – тепла,
Вся жизнь, вся ожиданье
Того прошедшего, в котором жгло дотла
Двойное содроганье!
«Моя родная…»
Моя родная,
В столь ясный день
Меж губ твоих
Смерть проскользнула…
День этот был
Златой, шелковый,
С надеждой новой
Я ждал, любил…
Но рот твой нежный,
Моя родная,
В яд превратил
Всю кровь мою.
Младое солнце
Златило сны.
О, как огни,
Все наши дни…
Двумя словами
Приговорила.
Проговорила:
«Иди умри».
Другой получит
– Мол, жизнь решила –
Ту, что была
Твоею милой.
Любовь, мечты,
Слова, цветы,
Что знал лишь ты –
Его отныне…
Родные губы
Раскрыты нежно!
И неизбежно
Несут мне смерть…
Но ты ли это?
Возможно ль это?
Моя родная,
О, столь родная!
Дня синева
Угля черней.
Еще черней
Твои слова.
Душа до дна
Тобой, родная,
Оскорблена
И пронзена…
День этот был,
Как шелк злаченый,
И, обреченный,
Я погибал –
Весь напоённый
Тобой, мой свет.
Обожествлённой
Слуга, Поэт.
Давно, томима
Угрюмым сном,
Была палима
Ты злым огнём.
Что ж, коль сумеешь,
Счастливой будь.
Топчи со всеми
Свой малый путь.
Необлегчима,
Боль сердце гложет.
Пускай хоть это
Тебе поможет.
Моя родная,
О, столь родная
О, ты ли это,
Как ночь черна?
Моя родная,
О, светоч мой,
Ты скрыла всё
Могильной тьмой.
Coronilla Из цикла сонеты Жану Вуалье
Романс
Не печалься – уже немало
Для двоих – печали моей.
Существует любовь! О ней
Я все знаю: не миновала
И меня она. Сто ночей
Шёл к тебе я – ты ускользала,
Но сияли сквозь покрывало
Аметисты твоих очей…
О, как жадно уста алкают
Уст твоих… Только тьма пуста –
В ней слова мои затихают…
Пустоту целуют уста.
Не печалься, любовь моя:
Пусть уж буду печальным – я.
В манере Петрарки
Верховный цвет, отрада поздних зим,
Не знал мой век прекраснее страданья,
Пусть червь любви – средь славы и признанья –
Меня грызет, но жив я только им.
Как сладостно мне пить твои лобзанья –
И лучший стих с губами несравним.
Твои глаза, горя огнем живым,
Мне памятней, чем все воспоминанья.
Меня своей ты мучишь красотой,
Пытаем я сладчайшей пыткой той,
Когда в мой сон ты входишь каждой ночью –
Телесная, в сияньи наготы…
Всех мук моих жестоких средоточье,
Сладчайшая! Лаура – это ты.
«Тела сплелись и корни их – едины…»
Тела сплелись и корни их – едины,
В разгаре страсть: раскинув восемь крыл,
Двуглавый зверь все силы устремил
На штурм одной божественной вершины.
В одном клубке колени, руки, спины –
И труд кипит: угрюможадный пыл
Двa существа в одно соединил
И в спазмах сжал заветные глубины.
Еще, еще – и за толчком толчок,
Скорей, скорей – и за скачком скачок,
Вперед и вверх, ступенью за ступенью,
И наконец, отчаянно спеша,
Взорвется плоть, и в высшем наслажденьи
Ввысь воспарит единая душа!
«О цвет вечерний мой! Теряю, полный боли…»
О Цвет вечерний мой! Теряю, полный боли,
Тебя по лепестку – последний, горек мёд!
Ты – призрак паруса, что средь бескрайних вод
Бледнеет каждый миг и уж не виден боле.
В том тяжесть адова моей несчастной доли,
Что чашу сладкую томительных щедрот
С последней нежностью судьба мне подаёт
На грани вечной тьмы – туда по доброй воле
Протягиваешь ты и розу и нектар,
Но все во мне кричит, что я уж слишком стар,
Что немощная плоть к теням уже стремится –
И я с отчаяньем твой принимаю дар:
И будь благословен последний тот пожар,
Которым сумрак мой предсмертный озарится!
Из цикла Стихотворения с проставленной датой
Четыре часа утра … Как будто голос твой меня окликнул где-то.
Проснулся. НИКОГО… Давно зашла луна,
Ночь близится к концу и шорохов полна –
И море и листва, в остатки тьмы одеты,
Невидимые мне, шумят и ждут рассвета,