Собрание сочинений. Том 1. Первый лед

и нос, точно клубень —

Петер?

Рубенс?!

А может, не Петер?

А может, не Рубенс?

Но жил среди петель

рубинов и рубищ,

где в страшных пучинах

восстаний и путчей

неслись капуцины

как бочки с капустой.

Его обнаженные идеалы

бугрились, как стеганые одеяла.

Дух жил в стройном гранде,

как бюргер

обрюзгший,

и брюхо моталось

мохнатою

брюквой.

Женившись на внучке,

свихнувшись отчасти,

он уши топорщил,

как ручки от чашки.

Дымясь волосами как будто над чаном,

он думал.

И все это было началом,

началом, рождающим Савских и Саский...

Бьет пот —

олимпийский,

торжественный,

царский!

Бьет пот

(чтобы стать жемчугами Вирсавии).

Бьет пот

(чтоб сверкать сквозь фонтаны Версаля).

Бьет пот,

превращающий на века

художника — в Бога, царя — в мужика!

Вас эта высокая влага кропила,

чело целовала и жгла, как крапива.

Вы были как боги — рабы ремесла!..

В прилипшей ковбойке

стою у стола.

1958

* * *

Ах, сыграй мне, Булат, полечку...

Помнишь полечку, челку пчелочкой?

Парой ласточек —

раз, и нет! —

чиркнут лодочки о паркет.

Пава, панночка, парусок,

как там тонешь наискосок?

Мы прикручены по ночам

к разным мчащимся поездам.

Ах, осин номерок

табельный!

Ах, октябрь, ах, октябрь

таборный!

Отовсюду моя вина,

как винтовка, глядит в меня:

«Ах, забудь, забудь, не глупи,

телевизор, что ли, купи»...

Я живу в Каширском лесничестве.

Рыб слежу. Либо снасть чиню.

Только это мне — ни к чему.

Пуст мой лес, и поля собраны.

Гитарист бы сыграл —

струны сорваны.

1961

Сирень «Москва — Варшава»

Р. Гамзатову

11.III.61

Сирень прощается, сирень — как лыжница,

сирень, как пудель, мне в щеки лижется!

Сирень заревана,

сирень — царевна,

сирень пылает ацетиленом!

Расул Гамзатов хмур как бизон.

Расул Гамзатов сказал: «Свезем».

12.III.61

Расул упарился. Расул не спит.

В купе купальщицей сирень дрожит.

О, как ей боязно! Под низом

колеса поезда — не чернозем.

Наверно, в мае цвесть «красивкей»...

Двойник мой, магия, сирень, сирень,

сирень как гений! Из всех одна

на третьей скорости цветет она!

Есть сто косулей —

одна газель.

Есть сто свистулек — одна свирель.

Несовременно цвести в саду.

Есть сто сиреней.

Люблю одну.

Ночные грозди гудят махрово,

как микрофоны из мельхиора.

У, дьявол-дерево! У всех мигрень.

Как сто салютов, стоит сирень.

13.III.61

Таможник вздрогнул: «Живьем? В кустах?!»

Таможник, ахнув, забыл устав.

Ах, чувство чуда — седьмое чувство...

Вокруг планеты зеленой люстрой,

промеж созвездий и деревень

свистит

трассирующая

сирень!

Смешны ей — почва, трава, права...

Р. S.

Читаю почту: «Сирень мертва».

Р. Р. S.

Черта с два!

1961

Новогоднее письмо в Варшаву

А. Л.

Когда под утро, точно магний,

бледнеют лица в зеркалах

и туалетною бумагой

прозрачна пудра на щеках,

как эти рожи постарели!

Как хищно на салфетке в ряд,

как будто раки на тарелке,

их руки красные лежат!

Ты бродишь среди этих блюдищ.

Ты лоб свой о фужеры студишь.