Воспеваю то, что вечно ново.
И хотя совсем не гимн пою,
Но в душе родившееся слово
Обретает музыку свою.
И, моей не подчиняясь воле,
Рвется к звездам, ширится окрест…
Музыкою радости и боли
Он гремит — души моей оркестр.
Но когда скажу я, как впервые,
Это Слово-Чудо, Слово-Свет, —
Встаньте, люди!
Павшие, живые!
Встаньте, дети бурных наших лет!
Встаньте, сосны векового бора!
Встаньте, распрямитесь, стебли трав!
Встаньте, все цветы!.. И встаньте, горы,
Небо на плечах своих подняв!
Встаньте все и выслушайте стоя
Сохраненное во всей красе
Слово это — древнее, святое!
Распрямитесь! Встаньте!.. Встаньте все!
Как леса встают с зарею новой,
Как травинки рвутся к солнцу ввысь,
Встаньте все, заслышав это слово,
Потому что в слове этом — жизнь.
Слово это — зов и заклинанье,
В этом слове — сущего душа.
Это — искра первая сознанья,
Первая улыбка малыша.
Слово это пусть всегда пребудет
И, пробившись сквозь любой затор,
Даже в сердце каменном пробудит
Заглушенной совести укор.
Слово это сроду не обманет,
В нем сокрыто жизни существо.
В нем — исток всего. Ему конца нет.
Встаньте!..
Я произношу его:
«Мама!»
Вызвали домой.
Сказали позже
Родичи, смотря печально:
— Друг!
Твой отец лежит на смертном ложе.
Приготовься к худшей из разлук.
Встал я у отцовского порога,
Сдерживая тяжкий стон в груди.
Старшая сестра взглянула строго:
— Мама у отца… Ты обожди…
Счет вели часы. И ночь густела.
В дверь гляжу, открытую слегка…
На руке отцовской пожелтевшей —
Сморщенная мамина рука.
Я поверил: всех сильней на свете
Смерть —
Она способна оторвать
Друг от друга тех,
кто полстолетья
Об руку прошли, —
отца и мать!
А часы минуту за минутой
Медленно роняли в черноту…
Тихо притворил я дверь, как будто
Опустил могильную плиту.
Я расслышал слово расставанья.
— Хандулай, — отец привстал слегка,
Близится конец повествованья,
Пишется последняя строка.
В голосе отца и боль и жалость.
— Хандулай, не избежать судьбы.
Показалось мне, что поломалось
Средь дороги колесо арбы.
Средь дороги?! Кончились дороги!
Пресеклись пути любви, забот…
Что в итоге? Подведем итоги,
Прожитых годов окончен счет.
…Дверь внезапно подалась скрипуче:
Растворилась тихо. Это мать
В старом платье, черном, точно туча,
Вышла, шепчет что-то… Не понять…
Вижу, лоб ее покрылся потом,
Плачет мама, муки не тая…
— Подойди к отцу. Тебя зовет он… —
Меркнет лампа.
— Папа, это я…
— Ты, сынок? —
Чуть приоткрылись веки,
Взгляд чуть-чуть зажегся — и погас.
Эту ночь мне не забыть вовеки.
— Вот и наступил прощанья час.
Смерти угодил я под копыта,
Видно, в стремя встал не с той ноги.
Душу дома, маму, береги ты;
Слышишь, сын мой, маму береги!
И замолк навек. Отца не стало…
Но звучаньем прерванной строки
Все кругом гудело, рокотало,
Повторяло:
— Маму береги!
Хлынул дождь — и все в горах намокло,
Разбежались по воде круги…
Слышу: через крышу, через стекла
Молят капли:
— Маму береги!
Слышу: листья шепчут за стеною:
«Мама, — это дерево родное!»
Голосом отца твердит земля:
«Мать — весь мир, и рощи, и поля».
Яростно бушует непогода,
В черном небе не видать ни зги…
Грохот грома — голос твой, природа,
Просит каждый час любого года:
«Душу мира, маму, береги!»
Мать теперь одна. Остались маме
Лишь воспоминанья да печаль.
Горлица с подбитыми крылами,
Черную надела мама шаль.
