Стихи и поэма

Как барин, издеваяся над ней,

Чубатый гром, хлеща коней, гремел телегой

И, проскакав и охорашиваясь,

Седою грудью молодо дыша,

Опять ругался:

«Прачка! Сволочь!

Уродина! И ноги у тебя распухли!

И харя вся рябая! Ты — лохань

Вонючая! Хоть сто Наполеонов

Роди — все будешь прачка ты!»

И прачка,

Беременная, плакала, и воду

Лила струею толстой из корыта,

И ныли ноги — грязные, с узлами

Раздутых вен...

...О, мать моя! Тебе

Я песню посвящаю. Ты меня

Ребенком, как река, несла в своих рассказах,

Как птицу, ты меня закутывала в тучах

Любви, встающей десятью столбами,

Как многоцветный дым от десяти морей!

Над колыбелью, будто в блюдце с чаем дуя

Ты словно буря относила гибель

От головы моей.

...Все потонуло,

Что помнил я. И разве только память

О памяти осталась. Но теперь —

Все подымись, что позабыто!

Стань прозрачной

До дна морского, мира глубина!

Ведь, в колбу зачерпнув, уж не на прежнем очаге

Соль из тебя я выпарю!

На корабле

Другом я поплыву теперь; не на рыбачьей

Посудинке, как раньше, у которой

Любой китеныш твой мог днище проломить

Хвостом, расщепливая бревна, словно дранки,

И сеть, чтоб выловить твоих чудовищ,

Твои богатства, тайны, чудеса,

Не прежнюю — веревочную, с тиной

Присохшей, опущу в тебя,

а сеть стальную

На десять километров, чтобы по дну

Она тащила грузила, с мотором,

У траулера на корме...

Отвага

И честность, ободами

двух солнц сплетитесь

На хлопающем утре

Клубящихся знамен.

А молодость, стань трубачом с трубой двугорлой

С трубой печали и трубой веселья.

Ты, песня, как полки пойдешь, и за тобой

Обозом хлынет память, арбами скрипящая,

Ревущая багровыми быками,

Пыль подымающая с огневой каймой

Под теплым ветром, доносящим запах

С десятиярусным, необъяснимым шелестом,

Из той страны, которой именем клянемся,

Которую идем завоевать!

1934

ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ ДЕРЖАВИН

На Середине Мира

Державин В.В. Стихотворения. М.: Советский

писатель, 1936.

Первоначальное накопление (поэма). Детство (Ро-

дина).

Стихотворения. Часть 1.

Стихотворения. Часть 2.

Предисловие Игоря Лощилова

на середине мира

станция

СТИХОТВОРЕНИЯ

РАЗГОВОР ДЕТЕЙ

Дождик кричал за окном.

В капельках бегали люди.

Легкое солнце светило.

Маленький сад зеленел.

Мальчик

Если бы в капельку влез,

Никогда бы не стал умываться,

Никогда бы не чистил зубов,

А прыгал бы с башни на башню,

В облаках кувыркаясь!

Девочка

А я бы гуляла в огромной траве —

В ней кузнечики больше коров.

Я бы их ловила сеткой,

В которой висят земля и небо.

Я ее видела во сне,

Когда училась летать.

Совсем маленький мальчик с соседнего двора

У меня есть дома песчинка.

У вас такой нет.

В ней большой мужик с топором.

Большой рукомойник и мыло.

Я умею надувать пузыри.

Большая девочка

Как всё о смешном говорят

Эти глупые малыши!

Это всё отражается из физики!

Все мальчишки в меня влюблены,

Но я никого из них не люблю.

Кажется, многое очень смешно,

И очень всё интересно.

Я пройду, и никто не узнает,

Никому ничего не скажу,

Никогда не буду смеяться...

Дождик замолчал, и капельки высохли.

День прошел. Год прошел.

Восемь лет. Сорок лет.

Жили.

Все забыли.

Умерли.

От океанов ночь наступала в кимвалах.

Утро смеялось сквозь листья водой...

И снова по улицам бегали люди,

И дети, как дождик, галдели,

Теснясь на дырявом балкончике.

А жизнь, что сквозь слух деревянный

Натруженных временем лип

Оградным железом вросла в древесину,

Говорила им мокроогненной зеленью,

Смутным ропотом о полдень

И, темнея от гнева, шумела сказаньем в ночи.

1932

СТАРИК

Я спал и видел сон. Тому два года

Иль три или четыре. Сплелся с явью

Он в памяти. Волокна различить

Почти что невозможно. Жил тогда я

В чужой, печальной местности. На берег

Пустующего, северного моря

Гулять порой ходил. И...

Мертвой бухтой

Я прозвал это место. Даже рыбы

Не могут жить в ее гнилой воде,

Отравленной каким-то серным ядом.

Лишь тиною багровой шевеля,

По склизким камням нижнее движенье

Ее воды всползает на песок

Зеленым, дряхлым студнем. Быстрый воздух

Нес облака, но волн не подымал.

На темя башни голой, допотопной,

Воздвигнутой природой, я взбирался,

Чтоб чистое его ловить дыханье.

Там волоком ползли по щебню тучи,

Да на заре в расселины бойниц

Орлы — корсары неба опускались,

И за полночь, внизу, на перевале

Мигал светец в жилище финской ведьмы.

Она шинкарила, волшбой, гаданьем

В округе промышляла. Я у ней

Бывал. Она мне ставила на стол

Свинцовый жбан с густой, навозной жижей,

Которая зовется здесь вином.

От сердца, или известь оседала

На дно сосудов, иль возврат забытой

В-мозгу костей болотной лихорадки,

Или проклятья пращура хомут —

Однажды ночью сжал мне шею так, что

Ни крикнуть, ни подняться. Близость смерти

Не такова! Слепая харя злобы!

Слепая мести! Чьей? За что?..

Когда ж

Прошло, я встал, шатаясь вышел за дверь

И постучал хозяину. Старик

Мне отпер. Он не спал. Боялся моря.

Молился морю. Жил как мышь. А память

Была уже во власти ночи.

«Знаешь? —

Он шамкал. — Тут я люлечку привешу!

Утопленничек пухленький в ней будет

Качаться, отдыхать. И одеяльце

Припрятала старуха в кладовушке,

Горячих щец соседка принесет.

Есть у меня игрушки, пузыречки

Стеклянные! В одном мы будем жить,

В другом все время фейерверк пускают!

Я с каждым днем все меньше становлюсь.

Малютка тоже был сперва высокий,

Потом все меньше, меньше становился.

И вот теперь совсем его не вижу,

А слышу: плачет, тонко, как комарик.

А мама наша Лесгафта читает —

Ни прутиком, ни пальчиком, ни-ни!...»

Так плел он вздор. Но я прервал: «Голодный

Крысиный порск, удушье мертвой бухты

Мне вытомили душу! Завтра я

Уеду, но сегодня — я прошу вас —

Сегодня одиночество страшит!

Ну будьте же сегодня человеком!

Поставим чай, завяжем разговоры.

Коль есть у вас табак — давайте! Он

Нас оживит».

Как будто отсвет

смысла

Блеснул в глазах, досель пустых и мутных.

«А-а, табачок! — прошамкал он. — Есть! Есть!»

И, роясь в рухляди, в рванье, в обломках

Корзин и мебели, шептал: «Есть! Как же!

В той самой комнате, где вы теперь, —

Он жил. Могучий, толстый, задыхался

При разговоре... только у него

Обоих ножек не было! На тачке...

Хе-хе... А вот...

(Хитрейшею улыб-

кой

Его лицо безумно исказилось)

...И табачок! Он все курил, бывало,

Без ножек-то! —

(И странное весе-

лье

Овладевало стариком) —

Уехал!

А табачок-то, вот он где! Хе! Хе!»

«Давайте!» — крикнул я, схватив коробку,

И пальцами трясущимися жадно

Стал свертывать. Я не курил два дня.

В той местности табак не продавался.

...Сухой, трескучий, сыплющийся вспыхнул...

... Кружило... Как сквозь сон бубнил, хихикал

Юрод. Сползались звезды. В темноте

По перевалам, над лесами, тучи,

О щебень брюхом шарбая, ползли...

А темя блещет алым снегом утра,

Цветущим снегом юных лиц! Биваки