Удар (ЛП)

Марко Шёнфельд: Когда я вышел из тюряги, это было 3 июля 2002 года, моя сестра сказала: Поезжай в Бремен. Там есть работа и вообще. — Но я не поехал. Я поехал навестить Сандру в Лукау, в каталажке. Если бы я поехал в Бремен, то всего этого не произошло бы в свинарнике.

Следователь: Допрос Марселя Шёнфельда. Допрос был ещё раз прерван в период с 9 до 10.40.

Марсель Шёнфельд: Я готов давать показания дальше и чувствую себя в состоянии это сделать. Марко и я искали подходящий предмет, которым можно было бы добить Маринуса. В соседней конюшне я нашёл подходящий камень. Речь здесь идёт о белом бетонированном камне (песчанике) размером 30 на 30 см. С этим камнем я снова возвратился к тому месту, где лежал Маринус… я взял камень обеими руками, поднял его над своей головой и бросил его со всей силой на голову Маринуса. Я повторил это два раза. Марко вслед за этим нащупал пульс на руке Маринуса. Затем он сказал, что он готов. Затем Марко заговорил о том, что мы должны зарыть Маринуса. Марко притащил лопатню заступа и дал Финку. И Финк начал раскапывать дыру в яме для навозной жижи. Потом я помог ему. Когда она показалась нам достаточно глубокой, я и Марко пошли к Маринусу. Мы оба подняли его и понесли к этой дыре. Я нёс его за руки, а мой брат — за ноги. Потом мы бросили его спиной вниз в эту дыру. Ноги ещё торчали наружу. Финк снял тогда с него ботинки и бросил их метров за 15 в соседнее поле кукурузы. Там, где Маринус раньше лежал, осталось огромное кровавое пятно. Кровавый след оставался по ходу нашего движения до выгребной ямы. Все вместе втроём мы засыпали эти следы гравием. Когда уже ничего не было видно, мы на велосипедах поехали домой. Потом уже в квартире мы обсуждали, что произошло и как мы должны вести себя дальше. Итак, если появится полиция и нас будут спрашивать о местонахождении Маринуса, я должен был сказать, что я не знаю, куда он подевался. Потом мы улеглись спать.

Сандра Б.: Мы перезванивались. Мы перезванивались тогда четыре раза в неделю. Тогда я ещё не знала, что они натворили там, в конюшне. Марко мне говорил, что он не может смириться с тем, что я ещё в заключении, а он вдали от меня. И он всё время мне повторял, Сандра, я не хочу так, я вернусь опять за решётку. Я приду снова. — Я говорю, Марко, говорю я, теперь уже недолго. — Я говорила, Марко, в январе я уже буду в открытом режиме (?), говорила я и тогда меня уже будут отпускать в отпуск. Дружище, пару месяцев мы ещё продержимся. Да ещё и полгода. Это тоже не так уж много, мы же так долго продержались. — Он же говорит, я не выдержу больше без тебя, я не хочу без тебя, я не могу без тебя. Всё полное дерьмо без тебя, я опять вернусь обратно.

Марко Шёнфельд: Я просидел три года и накопил столько агрессии. Она должна была выплеснуться наружу. Это могло бы обрушиться на кого угодно. Маринуса я знал ещё раньше. Если бы я что-то имел против него, то я бы уже раньше с ним разделался. Еврей, — это я говорил многим, но я же не убивал их. Не это было причиной. Я не хотел его убивать. Я не убил его. Я хотел помучить и позлить его. А потом уж это возникло из ситуации, и потом уже делаешь всё это, потому что это хоть какое-то развлечение, и нет ничего другого, чем можно было бы заняться. Не было никакой договорённости. Я сам не понял, почему мой брат заставляет его кусать эту кромку, но я, конечно же, ничего и против не имел. Когда же Марсель вспрыгнул ему на голову, для меня это был настоящий шок. Эта картина ещё и сегодня стоит у меня перед глазами. И как он потом выглядел, как он опрокинулся на сторону, тогда уже на лице его ничего нельзя было различить.

Ютта Шёнфельд: И хоть можно выбросить старый костюм, если он стал не в пору, но дети-то всегда здесь (остаются дети?), скажу я вам. Что бы ни произошло, мы будем сражаться до последней капли. Когда Марсель выйдет на свободу, мы намерены подготовить для него квартиру наверху. С ванной и со всем прочим. То же самое мы говорим и Марко, но его это не интересует в настоящий момент. Понятно, конечно, что до этого момента пройдёт продолжительное время. Со встроенным кухонным оборудованием, электрической плитой и холодильником в американском стиле, как это показывают по телевидению, чтобы кухня соединялась с комнатой. Как это сегодня называют: мансарда. Там он может уединиться. Он сможет включать музыку, сможет всё отключить, если ему захочется спуститься вниз. В настоящий момент это всё покоится без применения. С проблемами спины моего мужа это невозможно, и я со своим головокружениями после операции, мы оба не в состоянии подниматься наверх. Марсель посылает нам деньги из тюрьмы. Иначе мы не смогли бы навещать его. Он говорит, мама, я делаю это с удовольствием. — Он получает 220 евро в месяц. Мы имеем меньше. Хотя, мы, в принципе, почти внизу всем… но хочется немножко чего-то, что удерживает весы над водой, чтобы можно было сказать, что всё-таки жизнь была не напрасна, не так ли. Иначе бы это действительно было бы бессмысленно, если бы никого здесь на было. Для кого же надо всё это делать, для кого иначе?

Биргит Шёберль: Глубокоуважаемый суд, глубокоуважаемые прокурор и адвокаты! От имени моей семьи и моего собственного, как матери Маринуса, я прошу прекратить эту игру в покер, я не могу смотреть на это. Есть ли у Вас, как у адвокатов, совесть? Думаете ли Вы о том, какие невыносимые мучения, боль и страх должен был претерпевать Маринус. Он жертва, а не эти изверги, дикие звери. Это же тикающие бомбы замедленного действия. Они сделают это снова. Однажды убийца, навсегда убийца. Я испытываю ненависть, ярость и презрение к этим чудовищам. Они не заслуживают другого названия. Они точно знали, что они делают с таким хладнокровием. Не ищите никаких лазеек, а наглядно докажите себе, что это было умышленное убийство, и никакого раскаяния или сожаления не было проявлено.

Эта семья, семья Шёнфельдов разрушила счастливую семью: подумайте о сёстрах Маринуса. Они его любили и поклонялись ему. Я знаю, как страдают наши дочери. Наша младшая ещё долго будет нуждаться в уходе, потому что один день в суде был как тот, первый день… Они сказала мне: Мама, так должно быть в аду. Теперь, высокочтимый суд и Вы, господа адвокаты. Выслушайте очень внимательно. Сейчас я расскажу Вам кое-что о нашем сыне Маринусе: Маринус был любимый и милый мальчик. В семье у него было прозвище «кулёк» (пакетик, пузырь). У него был инстинкт защитника по отношению к нашей внучке Майе. Он играл с ней, ремонтировал её велосипед. Больше всего его не достаёт мне. Он, часто смеясь, обнимал меня и говорил: Ну, моя маленькая мамочка, и прижимал меня к себе. Эти изверги не заслуживают пощады. Они должны были быть убиты, как наш сын. Вот так, теперь Вы знаете, каким был наш Маринус.

Проклятье этим бестиям, думайте о справедливости.

Семья Шёберль.