Повести. Пьесы (СИ)

— Нет — значит, убыла, — вслух рассудил Коля и сочувственно развел руками, словно новость эта могла огорчить не его, а лысоватого лейтенанта.

— Уж это точно, — весело согласился тот, и оба остались довольны: лейтенант — что быстро и ловко выполнил свою служебную миссию, Коля — что с ходу, с полуфразы нашел общий язык с малой властью.

Особого разочарования он не почувствовал. Нет — так ведь и не очень ждал. Месяца четыре собирался написать, тянул, а бросил письмишко — без ответа. Под Новый год послал открытку с дедом-морозом — и опять как в колодец.

Ладно, дело прошлое, подумал он. За два года не то что любовь — спирт выдыхается.

Коля прошел дальше по улице, до самого ее конца, верней, до той грани, за которой грязный асфальт переходит в грязь без асфальта, и медленный его взгляд автоматически вбирал совсем еще сырой городской быт.

Вот базарчик — два прилавка под серым небом, соленые огурцы, маринованная черемша и какая-то сушеная таежная травка. Вот новая, с витринными окнами, столовая, а рядом, между домами, длинный дощатый барак с такой же вывеской — «Столовая». Не торопятся сносить, и разумно: лишняя харчевня никому никогда не мешала.

Коля повернул назад, вновь прошелся улицей и сделал еще несколько наблюдений над окружающей действительностью. Но какая-то жилка под ключицей все же подрагивала и ныла.

Конечно, ни на что особое он не рассчитывал. Ну, было когда-то, так ведь когда? Да и многого ли теперь хотелось? Поговорить, посоветоваться? Но о чем? Годы прошли, все нитки порваны. Так — посидеть рядышком, помолчать, чаю попить.

Не могла же она два года ждать, пока он соберется с ней чаю попить!

Юмор все это был, один юмор…

И все же возникло и не проходило знобящее ощущение пустоты и потери. Будто два года таскал в тайном кармане заначку — не много, трешник какой-нибудь, но вот понадобилось, полез, а в подкладке дыра…

А могла и фамилию сменить, подумал он вдруг. Странно, раньше в голову не приходило. Вполне ведь могла. Так что, может, еще столкнутся вот на таком тротуарчике. Уж тут-то она на нем отоспится — какой был дурак и что в жизни упустил.

Напротив почты стояла доска Почета с двумя лавочками по бокам. Коля сел на лавку и полез за пазуху — к рубахе изнутри был приколот булавкой мешочек с паспортом и деньгами. А в паспорт было заложено письмо.

За два года оно порядком обтрепалось, хотя перечитывалось нечасто, раза четыре, в последний раз Коля развернул его перед Новым годом. Теперь перечитал заново.

«Здравствуй, Николай!

Пишу тебе потому, что дура. И еще потому, что поселок, где я сейчас обитаю, называется Колькин ключ. Глупо, конечно: если уж раньше никакими ключами открыть тебя не удалось, то этот и подавно не поможет. Тем не менее тайга тут что надо, народ простой и хороший — так что прихожу в себя. Очень хотелось порвать с тобой с треском и до конца, но, видно, я однолюбка, что в моем положении предельно паскудно — тебя нет и не будет, а другого не хочется. В общем, самый момент забыться в работе — глядишь, и карьеру сделаю.

Слышала краем уха о твоих делах. Все понимаю и утешать не хочу. Но все же помни, что Земля вертится, и ночь, даже длинная, когда-нибудь кончается. Так что, друг мой, жди солнышка, как я его жду.

Мне тут, между прочим, сделали предложение. Любви нет, а семьи хочется, устала одна. Что посоветуешь? Он изыскатель, полгода в поле, деньги хорошие — идеальный муж, только, боюсь, не для такой кретинки, как я. Но уговаривает сильно. Так что если месяца через два пришлешь поздравительную телеграмму — наверное, попадет в самый раз.

Надумаешь черкнуть — Колькин ключ, до востребования, а то в общаге вахтерши чересчур любопытные, не могут спокойно переносить, что молодая баба ни с кем не спит и на стену по этому поводу не лезет.

Вот так вот.

Анекдот, но до сих пор только твоя.

Гнедая кобылка».

Письму было уже два года. Но только сейчас он прочел его трезво, без иллюзий: и то, что в строчках, и то, что за.

Прочел и успокоился.

Письмо как письмо, всего понемногу. И симпатии, и досады, и правды, и хитрости. Подпись резанула фальшью — что говорится лежа, в других случаях не звучит…

Они познакомились лет пять назад, вышло что-то вроде современного романа — цепочка необязывающих, обоим приятных встреч. Потом она понадобилась всерьез — да, видно, что-то не совпало: выскользнула из-под руки, с удовольствием упрекнув мимоходом, что поздно оценил. Спустя год то ли передумала, то ли случилось что — достала его вот этим письмом. Но тут уже ему понадобился срок, чтобы поверить…

Ладно, подумал он, что было, то было. А ничего кроме не было…

Третий раз мерить ту же улицу не хотелось, Коля пошел дворами, но, обогнув длинную, подъездов на десять, пятиэтажку, почти уперся в реку. Сейчас, при свете дня, она выглядела прямей, проще и ничего особого не обещала. От серой воды несло сыростью. Тайга на том берегу была малорослой, редкой и просматривалась далеко. От болотистых проплешин веяло холодом и жестоким одиночеством.

Он вспомнил вчерашний костер, как он распинался, а те искали, на чем поймать. Ладно, подумал он, картошку и соль я им отработал. Так что будем считать — идея себя изжила. Слава богу, страна большая. Вон в Якутии еще не бывал.

Подошел мужичок в бушлате, попросил закурить. Подымили на пару.

— Давно тут? — спросил Коля.

— Третий год.

— И как оно?

— Сперва по шестьсот выгоняли, а теперь три сотни — и гуляй.

— А ключ где?

— Какой ключ? — не понял тот.

— Ну, назвали-то не случайно.

— А, родничок. Был. Вон там где-то. Пристань начали строить — завалили.

Мужичок плюнул на окурок, швырнул его в мертвую, из-под снега, траву и сказал веско:

— Был Колькин ключ! А теперь нету. Теперь есть город Новотайгинск. Знаменитое место, в газетах пишут.

Коля повернулся и пошел к домам.

Да, изжила себя идея…

В общаге он разулся и лег на кровать. Мысли были вялые и в основном дорожные. Можно и в самом деле в Якутию. Еще Алтай хвалят, Чуйский тракт, говорят, редкой красоты. Или, допустим, в Астрахань мотануть. А там и лето.

На лето у Коли было забито классное место: матрос спасательной станции в большом санатории. В том году полтора месяца отслужил, поздно попал, уже под осень. Шота, начальник станции, любил шахматы и преферанс. Хороший мужик, вежливый. Платят, правда, мало, но на что там деньги? И кормят бесплатно, и рабочий день — на пляже. Очень правильно высказывался тамошний культурник: жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо в Сочи.

Завтра же, решил Коля, с утра и уйду.

Он и ушел бы, да случилось нелепое: через час, спускаясь по лестнице, оступился. Упасть не упал, успел схватиться за перила, но ногу подвернул основательно. Еле допрыгал до своего третьего этажа. Там размял мышцу и, безуспешно поискав бинт, перетянул щиколотку толстым шерстяным носком. Стало полегче.

Теперь делов на неделю, подумал Коля, вот тебе и Алтай.

Он лег на кровать, выкурил сигарету. Подушка под головой была мягкая, наволочка довольно свежая. Откуда-то сбоку негромко доносилась музыка.

А чего, подумал он, в общем-то ничего страшного. Слава богу, не на вокзале. Неделя туда, неделя сюда. А Алтай — он и через год будет Алтай. Куда он денется? Горы. Как стояли, так и будут стоять.

Коля лежал так с часок, может, больше. Захотелось есть, но не хотелось вставать.

Потом в дверь стукнули — уверенно, кулаком, — и тут же в прихожей застучали шаги.

Вошла вчерашняя плотненькая бабенка, та, что интересовалась судьбой. Любка, что ли, подумал он. Нет, вроде Райка.

Она была в лыжном костюме и почему-то в модных туфлях.

— Павлуха где? — спросила она, и даже этот простой вопрос прозвучал у нее начальственно.

Райка, окончательно вспомнил Коля. Раиса. Он потянулся и сквозь зевок ответил:

— А хрен его знает!

— А Жорка? — спросила Раиса.

Коля ухмыльнулся ей в лицо: