У врат царства

Бондесен. Конечно, я слышал, что вы из деревни.

Элина. Не могу себе представить, чтобы вы что-нибудь обо мне слышали, господин Эндресен.

Бондесен. Бондесен. Да, — я журналист и поэтому, видите ли, мне многое приходится слышать.

Элина. Да, я не сомневаюсь, что вы свое дело знаете.

Йервен. Послушай, Карено, кончится это когда-нибудь?

Карено (останавливается). Hет. О чем ты говоришь? ЧтС кончится?

Йервен. Вот эта жизнь, разумеется. Иногда ведь туго приходится?

Карено. Да, не всегда идет гладко.

Йервен. Ты хочешь сказать: иногда и недурно. 3начитъ, тебе живется не плохо?

Карено. Достаточно плохо. Но мы надеемся, что это только временно. (К жене.) Не правда ли, Ингеборг?

Элина (привстает). Ингеборг? Hет, действительно, вот уж…

Карено. Глупости! Я хотел сказать, — Элина. (Ходит взад и вперед.)

Элина. Бог тебя знает, чтО ты хотел сказать. (Внезапно придвигается к Бондесену.) Представьте, я слышу, как тикают ваши часы.

Бондесен. Надеюсь, я могу не отодвигаться.

Элина. Конечно, нет. Вы совсем не сидите так уж близко.

Бондесен. По всей вероятности, это вы слышите биение моего сердца. (Элина, взглянув на Карено, приближает свое ухо к Бондесену и слyшaeт; улыбается. Они смеются и разговаривают.)

Йервен (к Карено). А я чувствую себя, видишь ли, как… словом, совсем невесело. Нет. Я хотел посмотреть, чтС будет, если я сам плюну себе в лицо. Это я и сделал.

Говинд (встает и подходить к нему). Что с тобой сегодня, Карстен?

Йервен. чтО? Решительно ничего. Садись на свое место, Натали.

Говинд (улыбается и возвращается на свое место).

Йервен (к Карено). Вообще не зачем думать и писать для людей. К чему? Самое идеальное — это жить в девственном лесу полным идиотом, сидеть там и умереть с голоду, не имея ума настолько, чтобы догадаться встать.

Карено. Ты так говоришь?

Йервен. Представь: время бы шло, земля продолжала бы вертеться — сделайте ваше одолжение, вертитесь сколько вам угодно, хе-хе-хе, — а я не посвятил бы ее дурацкому дви-жению ни одной мысли. ЧтС мысли! Ни одного намека на мысль, слышишь? Мой мозг засох бы, как слепорожденный.

Карено. Н-да.

Йервен. Не надо родиться человеком, а надо быть вещью, предметом. Если бы меня остановили на улице и спросили про дорогу, я бы хотел иметь возможность ответить: «Не знаю. Спросите у другого фонаря».

Говинд. Карстен, ты слишком переутомился.

Йервен. (продолжает). Во всяком случае, я хочу вообще отказаться от философии. И ты сделай то же, искренно тебе советую, хе! Жить в этой проклятой стране Иафета, да еще думать за других! Скажи, на кой чорт людям нужны мысли? Разве без них они не могут разводить картофель и пачкать бумагу? Безнадежно ждать чего-либо от людей. Посмотри вокpyг себя. 3десь два миллиона людей и все называются Оле.

Бондесен. Сегодня он в ударе.

Говинд. Я это, кажется, понимаю.

Элина (качает головой). Я, к сожалению, нет.

Бондесен. И я тоже нет, — слава Богу.

Элина. Давайте говорить о чем-нибудь более понятном.

Бондесен. Например, о том, что я готов сделать вам признание.

Элина. Господи, нет. Этого вы не должны делать. (Громко.) Вы не должны делать мне признание.

Бондесен. Но я…

Элина (смеясь). Фи, стыдитесь. И отодвиньтесь, пожалуйста.

Бондесен. Вы меня не поняли. Это очень невинное при-знание.

Элина. Правда?

Бондесен. Я хотел вам признаться, что и вас я не совсем понимаю. Не больше, чем Йервена. В вас есть что-то, что поражало мена во все время нашего разговора.

Элина. Вот как?

Бондесен. Иногда вы смеетесь и веселы, и тогда вы ста-новитесь совсем молодой, совсем…

Элина. Да?

Бондесен. Но иногда вы как будто о чем-то задумываетесь и тогда странно оглядываете всю комнату. Не знаю, куда вы смотрите тогда.

Элина (крайне заинтересованная). чтО же дальше?

Бондесен. У вас вот расплачетесь.

Элина (некoтopoe время сидит неподвижно, потом взволнованно встает и отходить).

Говинд (к Йервену). Ты устал, Карстен.

Йервен (отрицательно качает головой).

Говинд. Почему же ты так бледен?

Йервен (качает головой).

Карено (обнимая жену). О чем ты вдруг замечталась, Элина?

Элина (коротко). Ни о чем. (Возвращается к Бондесену; пере-силивая себя.) Вы больше не должны так говорить. Я там стояла и до слез хохотала над вашими словами.

Бондесен. Жаль, что не здесь.

Элина. Почему?

Бондесен. Я бы тогда увидел паши белые зубы.

Элина (улыбаясь). Вы находите, что у меня белые зубы?

Йервен. Я знаю, Карено, чтС ты задумал. Ты хочешь отозвать в сторону Бондесена и спросить, чтО со мной сего-дня? Не выпил ли я немного?

Карено (остановившись). Нет, я не…

Йервен. Я ничего не пил. Я взволнован.

Карено. Но, дорогой мой, никто и не думает, что ты пьян.

Йервен (улыбаясь). Конечно, нет. Разумеется. Давай, ста-рый дружище, потолкуем. Или тебе, кажется, вовсе не хо-чется со мной говорить?

Карено (подходить к нему, смеется). Мне не хочется? Послу-шайте, господин Бондесен, не выпил ли он чего-нибудь в самом деле?

Йервен. Ни капли. Но, видишь, я так неизмеримо рад. Так необыкновенно весел.

Карено. Собственно, я этого не вижу. Хотя у тебя и нет причин горевать.

Йервен. Конечно, нет. Впрочем, не будем об этом говорить. Профессор Гюллинг не пробовал вчера совратить тебя с пути истины?

Карено. Он давал мне добрые советы. Несколько доб-рых советов — как он выражается.

Йервен. Да, я знаю добрые советы профессора Гюллинга. Если он является с этим, то только затем, чтобы поколебать в другом какое-нибудь благое намерение. Это ведь ясно.

Карено. Слышишь, Элина? Йервен тоже так думает.

Йервен (возбужденно). Подумать только, что этого субъекта произвели в гении. Он копается во всевозможных полезных книжках и говорит: «Смотрите, вот это замечательно. 3десь можно поучиться уму-разуму». И когда кончает с одной книгой, говорить: «Дайте мне следующую, из которой я мог бы набраться еще немного ума». И читает следующую. Hет, гений — это не прилежание. Гений — это искра, это — Бог!

Говинд (сияя). Слышите, как он говорит! Искра, Бог!

Бондесен. Ты несправедлив к профессору Гюллингу. У него и за границей большое имя.

Йервен. Да, конечно. Т. - е. большого имени у него нет. (Смотрит на Бондесена.) Да ни черта ты в этом не пони-маешь.

Элина (качает головой). Опять ругается!

Бондесен. Я не согласен с ним в его взглядах, — разумеется, на политику, но мне часто приходится упоминать о нем в газете. Например, когда он женился вторично, я тотчас же сообщил о месте и времени его бракосочета-ния. И что же? Когда новобрачные выходили из магистрата, их и приветствовала довольно большая толпа народу. О, профессор Гюллинг, конечно, заслужил это.

Йервен (смотрит на Карено, улыбаясь). Он говорить вполне серьезно. Я в этом уверен.

Элина (к Бондесену). Это было очень любезно с вашей сто-роны. Его, действительно, все ждали и приветствовали?

Бондесен. Да. Профессора Гюллинга все знают.

Йервен. Ты прав, Бондесен. Если б о нем своевременно не заговорили газеты, он остался бы в неизвестности. Но явились услужливые люди, явился ты, вы писали о нем заметки, упоминали о нем, раздували, рекламировали его, пустили в ход, — и вот он гений!