Антология современной британской драматургии

ТОДД. Она должна была добраться до безопасного места для перегруппировки.

ХАРПЕР. Разве это безопасное место?

ТОДД. Да, относительно безопасное. Все думают, что это просто дом.

ХАРПЕР. Коты вступили в войну на стороне французов.

ТОДД. Никогда не любил котов, от них пахнет, они царапаются, они тебя любят только потому, что ты их кормишь, они кусаются, у меня был кот, который так и норовил тебя цапнуть.

ХАРПЕР. Ты знаешь, что они убивают младенцев?

ТОДД. Где?

ХАРПЕР. В Китае. Они запрыгивают в колыбельки, когда никто не смотрит.

ТОДД. Но некоторые коты все же ничего.

ХАРПЕР. Не думаю.

ТОДД. Я знаю одного кота по соседству.

ХАРПЕР. Ты бы с этим поаккуратнее.

ТОДД. Но французы ведь не то чтобы наши враги. Это же не марокканцы или там муравьи.

ХАРПЕР. Не канадцы, не венесуэльцы и не комары.

ТОДД. Не инженеры, повара, дети до пяти лет, музыканты.

ХАРПЕР. Торговцы машинами.

ТОДД. Португальские торговцы машинами.

ХАРПЕР. Русские пловцы.

ТОДД. Таиландские мясники.

ХАРПЕР. Латышские стоматологи.

ТОДД. Нет, латышские стоматологи неплохо работают на Кубе. У них там дом недалеко от Гаваны.

ХАРПЕР. Но Латвия посылает свиней в Швецию. Стоматологи связаны с международной стоматомафией, вот кому они на самом деле преданы, стоматологам из Дар-эс-Салама.

ТОДД. Мы не обсуждаем Дар-эс-Салам.

ХАРПЕР. Ты что, хочешь оправдать резню в Дар-эс-Саламе?

Она пришла сюда, потому что ты в отпуске, и если кто-нибудь узнает, я буду виновата.

ТОДД. Это же только до завтра. Я ее разбужу. Через несколько минут.

ХАРПЕР. Ты видел передачу про крокодилов?

ТОДД. Да, но крокодилы — как они ухаживают за своими детенышами и носят их к воде в своей пасти.

ХАРПЕР. Кто угодно будет помогать своим детям.

ТОДД. Я просто хочу сказать, что я был бы не против иметь крокодилов на стороне наших союзников. Слушай, их же не остановить.

ХАРПЕР. Крокодилы — это зло, и противостоять крокодилам — это всегда правильно. Их кожа, их зубы, отвратительный запах тухлого мяса из пасти. Крокодилы поджидают, когда зебры начнут переходить через реку, разевают свои пасти, хватают слабых и утягивают их на дно. Крокодилы по ночам нападают на деревни и утаскивают детей прямо из постелей. Крокодилы поедают своих врагов медленно, откусывая сначала ступни, потом лодыжки, колени, добираются до гениталий, а если они торопятся, то идут по городу, откусывая головы. Крокодил может тащить дюжину голов так же бережно, как он переносит своих детенышей; утащит обратно к реке, и они будут качаться на воде, как трофеи, пока не сгниют.

ТОДД. Я просто хотел сказать, что мы могли бы их использовать.

ХАРПЕР. А эти милые пушистые водоплавающие птички, самая маленькая всегда отстает и кричит «Подождите, подождите», и это так опасно, потому что их могут съесть. И их мать готова пожертвовать собой, чтобы спасти их.

ТОДД. А дикие утки к ним относятся?

ХАРПЕР. Дикие утки вовсе не относятся к хорошим водоплавающим птицам. Все селезни насильники, и они на стороне слонов и корейцев. А крокодилы всегда зло.

ТОДД. Как ты думаешь, разбудить ее или дать ей поспать? У нас совсем не будет времени, чтобы побыть вместе.

ХАРПЕР. Ты согласен со мной насчет крокодилов?

ТОДД. В чем дело? Ты что, не знаешь, на чьей я стороне?

ХАРПЕР. Я не знаю, что у тебя на уме.

ТОДД. У меня на уме то же, что у всех нас.

ХАРПЕР. Или возьми оленей.

ТОДД. Ты имеешь в виду милых малышей бэмби?

ХАРПЕР. Это была ирония?

ТОДД. Это был сарказм.

ХАРПЕР. Потому что они вырываются из лесов, скатываются с гор и терроризируют торговые центры. Если самкам удается убежать, когда в них стреляешь, они нападают на кого-то еще и топчут их своими страшными глянцевыми копытами, оленята пугаются под ногами у покупателей, и те падают с эскалаторов, молодые самцы врезаются в стеклянные витрины…

ТОДД. Меня не надо учить ненависти к оленям.

ХАРПЕР. …а старые, ты знаешь, какие тяжелые у них рога, какие острые, когда они врываются в толпу подростков, удирающих по улице?

ТОДД. Да, я это знаю.

ХАРПЕР. Это был олень?

ТОДД. Вообще-то это был медведь. Мне не нравится, когда во мне сомневаются.

ХАРПЕР. Это было, когда слоны пошли войной на голландцев, я всегда доверяла слонам.

ТОДД. Я стрелял в коров и детей в Эфиопии. Я травил газом объединенные войска испанцев, программистов и собак. Я голыми руками разрывал на части скворцов. И мне нравилось делать это голыми руками, я был точно в лихорадке, когда мои руки были в крови и перьях, я мог это делать целый день, это было лучше, чем секс. Так что не надо говорить, что на меня нельзя положиться.

ХАРПЕР. Я не отрицаю, что ты умеешь убивать.

ТОДД. Я знаю, что это не только восторг. Я выполнял скучную работу. Я работал на бойне, забивая свиней и музыкантов, и к концу дня спина болит, а перед глазами только люди, подвешенные за ноги.

ХАРПЕР. Так ты считаешь, что олени — зло?

ТОДД. Мы это уже проехали.

ХАРПЕР. И если голодный олень придет сюда во двор, ты его не покормишь?

ТОДД. Конечно нет.

ХАРПЕР. Как же так, ведь олени за нас. Вот уже три недели.

ТОДД. Я не знал. Ты сама говорила.

ХАРПЕР. Их природная доброта стала явной. Достаточно посмотреть в их кроткие карие глаза.

ТОДД. Это хорошая новость.

ХАРПЕР. Ты ненавидишь оленей. Ты обожаешь крокодилов.

ТОДД. Я запутался, потому что очень устал.

ХАРПЕР. Ты должен уйти.

ТОДД. Я же не чужой.

ХАРПЕР. Думаешь, я могу заснуть?

Ты не можешь здесь оставаться, они придут за тобой. Что ты скажешь, когда вернешься, что ты сбежала, чтобы провести день со своим мужем? У всех есть кто-то, кого они любят и хотят повидать, и уж во всяком случае, они скорее повидают их, чем будут лежать в какой-то дыре и ждать, пока их искусают муравьи. Или ты вообще не собираешься возвращаться, потому что если так, то лучше бы ты застрелила меня прямо сейчас. Кто-нибудь видел, как ты уходила? какой дорогой ты пришла? за тобой следили? Здешние орланы могли видеть, как ты пришла сюда. И ты рискуешь жизнью, сама не зная ради чего, ведь он говорит неправильные вещи. Разве тебе все равно? Может, ты не умеешь отличить добра от зла, что я знаю о тебе, два года прошло, я должна бы радоваться тебе, но как?

ДЖОАН. Конечно, птицы видели меня, все видели, как я шла, но никто не знал, зачем, я могла выполнять задание, все куда-то идут, и никто не знает, зачем, и, кстати, я убила двух котов и ребенка до пяти лет, так что это вполне может сойти за задание, и я не понимаю, почему я не могу уйти на день и вернуться, потом я пойду до конца. И я не так боялась птиц, как погоды, погода тут на стороне японцев. В горах были грозы, я шла через селения, в которых прежде не бывала. У крыс кровь идет из горла и ушей, и это хорошо, и так же сочилась кровь у девочек вдоль дороги. Это было так утомительно, потому что все было призвано на службу, там тела лежали штабелями, и если ты спрашивал — один был убит булавками, другой кофе, они были убиты героином, бензином, бензопилой, лаком для волос, отбеливателем, наперстянками, и пахло дымом там, где мы жгли траву, которая не желала служить. Боливийцы занимаются гравитацией, это секрет, чтобы не сеять панику. Но мы продвинулись с шумом, и тысячи погибли от света в Мадагаскаре. Кто мобилизует темноту и молчание? — вот о чем я думала по ночам. На третий день я с трудом могла идти, но я спустилась к реке. Там был лагерь чилийских солдат, выше по течению, но они меня не видели, и четырнадцать черно-белых коров пришли на водопой ниже по течению, так что я понимала, что мне придется пересечь реку там, где я была. Но я не знала, на чьей стороне река, поможет ли она мне плыть или утопит меня. Течение на середине было намного быстрее, вода была коричневой, я не понимала, значит ли это что-нибудь. Я долго стояла на берегу. Но я знала, что только так я могу попасть сюда, так что в конце концов я одной ногой ступила в воду. Она была очень холодной, и больше ничего. Когда ты делаешь первый шаг, ты еще не знаешь, что произойдет потом. Но в любом случае ты уже по щиколотку в воде.