Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Забытые пьесы 1920-1930-х годов читать книгу онлайн
Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
НАКАТОВ ВАСИЛИЙ ЕФИМОВИЧ, заместитель директора завода. Пожилой большевик лет 50, и лицом, и осанкой, и манерой держаться резко выделяется из окружающих. Он молчит, много и внимательно слушает, иногда чуть усмехается своим мыслям в уголок усов, заложив руки за спину или скрестив их, он как бы отгораживает себя от происходящего и старается всему дать свою особую, выработанную долгими годами общения с людьми оценку.
РЯДОВОЙ АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ, замнаркома. Среднего роста, плотный мужчина лет 48–49. Какой-то хитроватый, иронический взгляд настороженного человека не покидает его все время. Говорит он не особенно гладко, часто подбирая слова, спотыкаясь на междометиях и заканчивая фразы неожиданными остановками. Впрочем, это касается только того, что связано с личной его жизнью, с тем, что он считает несущественным и мало кому, кроме него, интересным.
Действие — в наши дни в большом столичном городе.
Акт первый
Столовая в доме Ивановых за городом — недалеко от их завода. Дом — одно-, двухквартирный коттедж. Много света, просторно, высоко. Из столовой — ход на летнюю веранду, на которой, когда открывается дверь, виден по-праздничному накрытый стол. Из столовой есть еще дверь внутрь квартиры и другой вход в дом — с улицы.На стенах столовой картины и фотографии, среди них фотопортрет Нины.Вечер. Июль. За окнами загородная тишина.В столовой — ВИКТОР, КУЛИК, ГОРЧАКОВА и НАКАТОВ.КУЛИК (Виктору). Я — низовой активист, а ты — директор завода. Но я всем в глаза говорю правду. И повторяю: главная опасность на данном этапе — твоя жена.
ВИКТОР. А я повторяю: ерунда.
КУЛИК. У меня документы есть на все ее проделки. Она члена бюро компрометирует. Она Горчакову Цыцей прозывает. От слова «цыц»!
ГОРЧАКОВА. Это мелочь, Димитрий, мелочь.
КУЛИК. Не зажимай мне рта, Марья Алексеевна. Я знаю, ты женщина тихая — все снесешь. Но через тебя она на партию клевещет. К машинам, говорит, у нас лучше относятся, чем к людям. Все кругом бюрократизмом заросло — не продохнуть. У меня документы есть.
ГОРЧАКОВА. Вот это уже серьезно. А? Виктор?
ВИКТОР. Нине двадцать три года. Горячая она. Своенравная немножко. Надо же и характер учитывать.
КУЛИК. Нас характеры не интересуют — мы словами интересуемся.
НАКАТОВ. Нельзя каждое слово гвоздем вколачивать.
КУЛИК. Я либералом никогда не был. Я в правом болоте не сидел {305}, как некоторые, которые здесь.
ГОРЧАКОВА. Я вынуждена тебя поправить, Димитрий. Действительно товарищ Накатов был в оппозиции…
КУЛИК. За это с больших вождей снят.
ГОРЧАКОВА. Но он направлен на наш проволочно-гвоздильный завод заместителем директора. И в течение этих двух лет Василий Ефимыч ведет себя образцово. И я прошу тебя воздерживаться.
НАКАТОВ. Ничего — я привык.
ГОРЧАКОВА. Но мы отвлеклись. (Виктору.) Дорогой друг, Ковалева не просто работница! Ковалева — жена директора!..
НАКАТОВ. Нина — лучшая автоматчица-бригадир. У нее за весь год ни одного прогула.
ГОРЧАКОВА. Да-да, разумеется… Но, пользуясь своим положением, ей легче влиять на массы. Я знаю это — я методист-массовик… Она уже оторвала от нас секретаря ячейки. Сероштанов — неузнаваем. И при его прямом попустительстве она скатилась на антипартийные позиции!
ВИКТОР. Ну, это ты чересчур.
ГОРЧАКОВА. Увы, дорогой друг! Кулик был свидетелем ее вчерашнего выступления в марксистском кружке.
КУЛИК. Встала она в сверхъестественную позу и брякнула: «Я хочу не верить в социализм!» Я, конечно, с места закричал, что это ей так не пройдет, а она меня обидным словом квалифицировала, и Пашка Сероштанов загоготал. Я и его разоблачу — дай срок.
НАКАТОВ. «Я хочу не верить в социализм»? Пустяки. Перепутали что-нибудь.
КУЛИК. Я — низовой активист! Я обманывать не привык, как некоторые, которые…
ГОРЧАКОВА. Успокойся, Димитрий, успокойся.
КУЛИК. Ты, Горчакова, примиренчеством занимаешься {306}. Я сейчас ему протокол принесу — пусть убедится документально!
Выходит.ГОРЧАКОВА. Слышали, я уже примиренка. И это голос массы. Я не в силах сдерживать Кулика. Дорогие друзья, заставьте Ковалеву разоружиться {307} немедленно и открыто. Ибо иначе я дам ей бой на ближайшем партийном собрании, и тогда, милый Виктор, кто знает, не заденет ли и тебя волна самокритики… Я знаю, нелегко решиться на этот шаг… Но будь стоек, Виктор… Посмотри на Кулика — он никогда не колеблется. С головой в общественной работе. Прост и целен, как кусок металла.
ВИКТОР. Кулик за Веркой ухаживает.
ГОРЧАКОВА. За кем?
ВИКТОР. За сестрой моей, Верой. Жениться хотел.
ГОРЧАКОВА. Хм… Я и не предполагала. И давно?
ВИКТОР. Около года канителится.
ГОРЧАКОВА. Так долго? Странно… Что ж, Вера — достойная комсомолка.
ВИКТОР. Но Верки ему не видать. Она себе жениха подцепила всесоюзного значения. Квартира — особняк, машина — кадиллак, а нашему форду — в морду. Замнарком ухаживает. Товарищ Рядовой.
ГОРЧАКОВА. И часто они встречались?
ВИКТОР. На Кавказе встретились, в отпуску. Да она привезет его сегодня показать.
ГОРЧАКОВА. Нет, я о Кулике… и Вере…
ВИКТОР. А-а-а… Нередко.
НАКАТОВ. Вере — двадцать, Рядовому — сорок девять. Нелегкая разница…
Входит МАТЬ, проходя на веранду. Несет пирог.ГОРЧАКОВА. По какому случаю пирог, Елизавета Семеновна?
МАТЬ. Ниночкины затеи. У нас ведь в доме так заведено: что Ниночка пожелает, то ей и подносят…
ВИКТОР. Мать…
МАТЬ. Я тебе тридцать лет мать, Витенька. И если бы не твой прямой приказ — не видать бы ей пирога.
Уходит на веранду.ВИКТОР. Беда!
ГОРЧАКОВА. Увы! Ковалева даже семью раскалывает.
ВИКТОР. У них обоих характеры как кремень.
ГОРЧАКОВА. Ах, Виктор, бедный Виктор! Ну, если б мать тянула тебя назад… Но ведь она растет, растет на глазах… Я выдвинула ее в комитет по постройке фабрики-кухни и горжусь этим. Елизавета Семеновна — лучшая комитетчица. Это ее первый общественный шаг за пятьдесят шесть лет. И ты вместо поддержки готов пожертвовать ею… ради той… ради той, которая…
Входит НИНА с большой корзиной цветов. За ней СЕРОШТАНОВ с еще большей. Сзади ОТЕЦ.Навстречу с веранды выходит МАТЬ, наблюдает.НИНА (увидела Накатова, едва не выронила цветы). Ой, помогите, падаю! (Подошедшему Виктору, тихо.) Он ничего не знает?
ВИКТОР. Ничего — успокойся.
НИНА. Уф!.. Паша — ставь сюда. На стол, на стол… Василий Ефимыч, здравствуйте… Привет вам от мирового пролетариата. Одобряете выбор?
НАКАТОВ. Как всегда.
СЕРОШТАНОВ. Кому не нравится — подымите руку. Таковых налицо не оказалось, астры утверждаются единогласно.
