Фингал

возобновлялась до 1850-х гг. Она была переведена на французский язык  О.  Ж.

Дальмасом и на немецкий - Р. М. Зотовым. Озерова  нередко  называли  "певцом

Фингала и Моины".

     "Фингал" и его постановки вызвали значительное число откликов в печати,

в некоторых из них отмечалось отношение трагедии к ее первоисточнику. А.  Ф.

Мерзляков, разбирая "Фингала", писал  о  поэзии  Оссиана:  "Сие  новое  поле

поезии, более нам родственное, нежели другим народам западным, еще  не  было

почти совсем обработано для сцены драматической. Томный, но  величественный,

как полная луна, восседящая над  пустынями  обширных  морей,  явился  нашему

Озерову слепый старец Оссиян и одним движением златого  щита  своего  озарил

брега Каледонские, в светло-синих туманах  утопающие,  изобретательному  его

гению... Содержание трагедии Озерова под названием  Фингал  взято  из  одной

поемы царственного барда Оссияна. Точно, это новый шаг в нашей словесности",

И хотя Мерзляков после разбора заключал, что "вообще  пиеса  недостаточна  в

своей басне и расположении:  в  ней  нет  благородства,  высокости,  завязки

трагической", он тем не менее должен был признать, что "самая новость сцены,

дикость характеров и мест, старинные храмы, игры и тризна, скалы и  вертепы:

все вместе с арфою и  стихами  Озерова,  облеченное  северными  туманами,  -

придает плесе этой какую-то меланхолическую занимательность" (Вестн. Европы,

1817, ч. XCIII, Ќ 9, с. 36-37, 46-47). Одновременно П. А. Вяземский писал  в

статье "О жизни и  сочинениях  В.  А.  Озерова",  предпосланной  посмертному

изданию сочинений драматурга: "Северной поэзии прилично искать источников  в

баснословных преданиях народа, имеющего нечто общее с ее народом... Северный

поэт переносится под небо, сходное с его небом, созерцает  природу,  сродную

его природе, встречает в нравах сынов ее простоту, в подвигах  их  мужество,

которые рождают в нем темное, но живое чувство  убеждения,  что  предки  его

горели тем же мужеством, имели ту же простоту в нравах и  что  свойства  сих

однородных  диких  сынов  севера  отлиты  были  природою  в  общем  льдистом

сосуде... Цвет поэзии Оссиана, может  быть,  удачнее  обильного  в  оттенках

цвета поэзии Гомеровой перенесен на наш  язык.  Некоторые  русские  переводы

песней северного барда подтверждают сие мнение. Но ровное  и,  так  сказать,

одноцветное поле его поэм обещает ли богатую жатву для  трагедии,  требующей

действия сильных страстей, беспрестанного их борения и великих  последствий?

Не думаю. И посему-то _Фингал_ Озерова может скорее  почесться  великолепным

трагическим представлением, нежели  совершенною  трагедиею"  (Озеров  В.  А.

Соч., ч. I. СПб., 1817, с. XXIX-XXX) Пушкин, читавший статью Вяземского,  не

согласился с его заключением и заметил по поводу последних фраз приведенного

отрывка: "Что есть общего между однообразием Оссиановских поэм и  трагедией,

которая заимствует у них единый слог?" (Пушкин. Полн. собр.  соч.,  т.  XII.

Изд. АН СССР, 1949, с. 231). А.  А.  Бестужев  в  своей  программной  статье

"Взгляд на старую и новую  словесность  в  России"  выражал  мнение,  что  у

Озерова "Фингал одушевлен оссиановскою поэзиею"  (Полярная  звезда  на  1823

год. СПб., 1823, с. 20).