Доказывание истины в уголовном процессе: Монография

Напомним, в первом параграфе мы пришли к заключению, что система воплощенных в языке уголовно-процессуального права конвенций относительно устройства мира и знания о нем образует подоснову понимания субъектов познания, благодаря языковой, процессуальной форме данные эмпирики преобразуются (формируются) в факты. Такие факторы, как природа человека, культурный и технический багаж, традиции, законы, непосредственно влияют на содержание процессуального знания и на содержание факта, в частности, определяя если не тот смысл, который может быть придан каждому отдельному событию действительности, то тот набор возможных смыслов [788], в которые человеческий разум может «одевать» событие, устанавливая юридические факты. В процессе перевода на язык уголовного судопроизводства данные чувственных восприятий приобретают правовую форму, превращаются в юридические факты, а значит сама структура факта неминуемо претерпевает изменения за счет привнесения различного рода элементов, связанных с функционированием правосудия, науки, морали и т. п. Факт, как выяснилось, имеет сложную структуру на каждом этапе своего формирования, помимо эмпирики, в нем есть теория, идеология, партийность, то есть все то, что можно было бы отнести к человеческому фактору, к субъективности, к языку, а в итоге — к культуре, менталитету нации. Невозможно отождествлять факт просто с чувственными данными, с эмпирическим опытом, с информацией, то есть «объективностью» как таковой, поскольку в структуре фактического знания присутствуют также и абстрактно-теоретические моменты, элементы обыденного сознания (здравый смысл); элементы идеологии и пр. Факт представляет собой диалектическое единство субъективного и объективного; в факте информация, полученная из документа, показаний и другого источника, объединяется с субъективной позицией субъекта, получившего информацию и представившего ее суду в определенном изложении. А это установка субъекта доказывания в свою очередь детерминирована языком права, культурой и в конечном счете всем историческим опытом познания.

Факты устанавливаются судебным следствием — это понятно любому судебному деятелю [789]. «Факты — это данные судебного следствия» [790]. Не следователь, а судья, присяжный удостоверяет наличие факта по результатам состязательного судоговорения. На фактах, установленных в судебном следствии присяжные заседатели должны основывать свои суждения. На этих фактах-доказательствах, а не на аргументах сторон [791], которые будет предложены им в прениях сторон. Вот в чем смысл наставлений присяжным заседателям, которые даются во всех судах.

«Создать факт» для суда — это значит сконструировать в представлении участников доказывания образ действительности, которая в той или иной степени представлена источником (источниками). При всей важности влияния системы конвенций, сложившейся внутри юридического сообщества, на образование факта мы не отрицаем связи факта с реальной действительностью. Уголовно-процессуальный факт — это данное, которое, безусловно, содержит в себе информацию о реальном событии, не копию его, а образ, закрепленный в знаковом виде и имеющий смысловое прочтение. Насколько адекватно этот образ отражает реальное событие — другой вопрос, на который также надо ответить.

Так же, как факт представляет собой единицу знания, так и познание состоит в получении фактов и их использовании в конструировании оснований для юридически правильного решения. Познание состоит в получении фактов и использовании их для установления главного факта — состава преступления, вменяемого в вину обвиняемому.

Могут возразить, что расследование ведется ввиду открытия признаков состава преступления и может привести к открытию того, что событие отсутствует, то есть обвинение и состав преступления не становятся актуальными проблемами доказательственной деятельности. Но на это надо возразить, что под юридическим фактом может быть любая юридическая конструкция, модель, тот же самый набор признаков преступления или основание для прекращения уголовного дела по пункту 1 части 1 статьи 24 УПК РФ. Всегда предметом юридического расследования является вопрос об отсутствии или наличии какого-то юридического факта.

Вернемся к тезису об активной, структурирующей роли языка в формировании истинного знания. Истина по уголовному делу не может быть открыта исключительно информационным путем, она не есть лишь логическое, формально-правильное суждение. Мы уже упоминали в связи с обсуждением проблемы «кристаллизации» структуры факта о события, рассмотрим снова это понятие в новом контексте [792]. Считаем, что здесь уместно применить даваемое герменевтикой объяснение соотношения структуры (системы) и события. Явление событийности связывается нами с новым качественным преобразованием факта-2 (структуры) в факт-3 (событие). «Факт — не концепт, не идея, он… есть событие, которому придано значение… В результате факт, выбранный отправителем, оказывается шире значения, которое ему приписывается в коде, и, следовательно, однозначный для отправителя, он для получателя… подлежит интерпретации» [793].

«Структура» факта берется в новом аспекте — как упорядоченный динамизм, как структуирование, то есть процесс. Переход от понятия факта-2 (структуры) к понятию факта-3 (событию) оправдан с диалектической позиции. Фактичность в смысле событийности позволяет увидеть язык, знак в плоскости деятельности, развития — речедеятельности, интерпретации понимания. Итак, есть смысл сместить понимание факта от системы к процессу. Если знаковый аспект факта правомерно связывать с системой языка, то использование языковой системы для передачи сообщения о «предмете» есть событие говорения.

В трактовке события мы принципиально расходимся с нашим коллегой профессором А.С. Александровым. В его понимании «событие» — это сугубо речевое явление, вся сущность производимого им эффекта исчерпывается свойствами закрытости, самодостаточности системы языка уголовного судопроизводства. Тем самым, как ему кажется, получает оправдание подмена внезнаковой (экстралингвистической) реальности другой совершенно формальной, и соответственно вопрос об истине сводится в проблематике правильности высказываний участников судоговорения. Он пишет следующее: «Основу судебного доказательства образует факт (идея), полученный из одного источника, в существовании которого убеждается аудитория. Факт, как идея, не может существовать вне речи, ее производства и восприятия, то есть события представления и исследования. Судебное доказательство — это речевое событие, которое складывается из ряда речевых актов (пара элементарных актов: вопрос-ответ). В этом событии участвуют, как правило, Несколько речедеятелей (участников диалога). Главным участником речевого события доказывания является судья (присяжный). Его внутреннее убеждение является объектом речевого воздействия. Не будет доказательством то, что не убеждает аудиторию (судью)» [794].

Однако предметом речи, которая служит проводником для передачи информации участниками познавательной деятельности, является реальное событие. Это реальное событие осмысливается в судебной речи, то есть познается. Простой здравый смысл подсказывает, что беспредметная, «пустопорожняя» речь не может иметь социальной, практической ценности, а соответственно и правовой. На наш взгляд, основная ошибка А.С. Александрова состоит в том, что доказательства, трактуемые им как знаки, образуют самодостаточную структуру, только в пределах которой и можно искать их правильность. Но ценность доказательства-факта состоит в том, что оно дает представление судье о реальной действительности.