Возвращение к звездам: фантастика и эвология

Кроме того, исторические технологии, если понимать и применять их в смысловой системе Ян-Ях, обладают огромной разрушительной силой. Методы ломки индивидуальной психики известны с античных времен, но только сейчас, в ходе «второй революции сознания», появились какие-то намеки на «психологические прививки» типа «десяти ступеней инфернальности», которые пришлось пройти Фай Родис, а починить разбитое зеркало души мы не умеем до сих пор. Коллективное же сознание еще более хрупко… что, в частности, продемонстрировал распад общего ментального поля единого и неделимого СССР. Впрочем, предъявленное доказательство разрушительности историотехнологий является только намеком: история работает с более глубокими пластами Реальности, нежели те, которые являются предметом личной или же социальной психологии, ergo эффекты ее «боевого применения» гораздо опаснее. В рамках квантовомеханического подхода к истории [181], исследователь, например, может поставить под сомнение не только знако-, но и атомоткани Человечества…

«Противоречивыми словами ты меня сбиваешь с толку. Говори лишь о том, чем я могу достигнуть Блага!»

Увы, «для раскрытия сложнейшего процесса истории иных миров нужно очень глубокое проникновение в суть чуждых нам экономики и социальной психологии». Своего собственного мира, который нельзя «увидеть извне», это касается в еще большей степени.

Все же Ефремов пытается ответить на вопрос Арджуны. Не текстом — действием, вписывая свои книготренинги в противоречивый контекст изменчивой Реальности второй половины XX столетия: пятого периода Века Расщепления Эры Разобщенного Мира. Он ставит эксперимент, более рискованный, нежели Тибетский опыт Мвена Маса, и неизмеримо более ответственный.

Как десятилетием или двумя позже будет показано И. Пригожиным, самоорганизующие процессы в обязательном порядке должны содержать автокаталитические петли: структурные рекуррентности, контуры обратной связи по информации/материи/энергии — любые конструкты, Представлением которых является древний образ Змеи, кусающей свой хвост. «Чтобы создать клетку, нужна клетка, чтобы получить ДНК нужна ДНК» [182]. Будущее нуждается в метафорах Будущего; смыслы постличиночного человечества необходимо включить в систему реальных человеческих отношений.

Прежде всего автору предстояло построить эти смыслы.

Для палеонтолога И. Ефремова первичным был научный метод познания мира: фантастические романы обрели форму и содержание социологических трактатов, в основу исторического анализа была положена эволюционная биология [183]. На этой основе удалось получить периодизацию «истории будущего», оценить структурообразующие противоречия позднекоммунистического общества, обосновать фундаментальный

 закон инфернальности ноосферы

Следует еще и еще раз подчеркнуть: «Туманность Андромеды», «Час Быка», «Лезвие бритвы», «Таис Афинская» — это исследования по теоретической истории и прикладной социологии, выполненные в художественной форме. Речь, однако, идет не о том, что в произведениях Ефремова доминировал «философ, социальный мыслитель (в ущерб художнику)» [184], но исключительно об объективности и научной добросовестности этих произведений. Это обязательно надо иметь в виду при анализе: Ефремов ошибался, Ефремов упустил из виду, Ефремов недоучел… во всех этих лексемах подлежащее не согласуется со сказуемым. В следующем цикле мы проиллюстрируем на простом примере, что тексты романов содержат скрытую семантику, расшифровка которой резко меняет устоявшиеся литературоведческие оценки. Место художественных метафор занимают у Ефремова криптоисторические и криптосоциологические метафоры, контекстуальные отсылки к союзникам и противникам по обе стороны «железного занавеса» (Д. Линдсней, Олдос Хаксли, М. Лейнстер, Т. Лири и др.), историко-политические мистификации [185]. Цикл «романов о будущем» содержит и классическое «рекуррентное замыкание»: «Произведения Эрф Рома, по мнению Кин Руха, помогли построению нового мира на переходе к Эре Мирового Воссоединения». Известно, что прикладная социология есть форма магии…

Их лица, освещенные заревом морского пожара, изборожденные морщинами, с припухшими веками усталых глаз, не выражали испуга, а лишь сосредоточенное внимание. У обоих были крупные черты, массивные челюсти и одинаковая уверенность в благополучном исходе титанической битвы…»

Фильм, попавшийся на глаза Фай Родис, действительно существует, и лица адмиралов, присутствующих при послевоенных

 испытаниях

«Туманность Андромеды» вышла в свет в 1957/58 году, вызвав негативную реакцию официозной советской критики и восторженные отзывы тех, к кому были обращены ее смыслы. Книга явилась ярко выраженной структурной инновацией: ее публикация разом сделала устаревшей и неконкурентоспособной всю «фантастику ближнего прицела» и привела к резкому загибу вверх Главной Последовательности [186] русского советского фантастического романа. Именно на семантическом поле, заданном «Туманностью Андромеды», выросла советская фантастика «золотой эпохи» шестидесятых годов.

Речь идет только об опосредованном влиянии — через общие смыслы. Прямое воздействие творчества И. Ефремова на советскую фантастику преувеличено простительной ошибкой: в большинстве критических публикаций смешиваются между собой две существенно различные модели коммунистического будущего. В творчестве А. и Б. Стругацких описана «галактическая империя земной нации», построенная на классических европейских парадигмах и населенная лучшими из «шестидесятников». И. Ефремов же рассматривал общество с принципиально иной парадигмальной структурой, иной личной и социальной психологией, что подразумевает также иную этику и эстетику текстов. В рамках подхода И. Ефремова иногда работал Ст. Лем и очень часто — Геннадий Гор [187]. Весьма неожиданное влияние «Туманность Андромеды» оказала на знаменитого американского режиссера Дж. Лукаса: Дар Ветер — под именем Дарта Вейдера — действует в последнем эпосе XX столетия, приобретя статус пусть иронической, но безусловно знаковой, архетипической фигуры, одного из символов эпохи.

«Туманность Андромеды» была синхронична с первым спутником, запуск которого резко осложнил политическую «игру» сверхдержав. Фигуры на «мировой шахматной доске» пришли в движение, характерные геополитические частоты быстро нарастали, что, в частности, привело цивилизацию к скольжению по краю бездны Карибского термоядерного кризиса. Кризис был относительно легко ликвидирован, но он разбудил спящих великанов. Государственные големы пожертвовали развитием и даже благополучием во имя дополнительных гарантий самосохранения. Это стоило жизни Джону Кеннеди и власти Никите Хрущеву.

…Одно из первых ярких воспоминаний раннего детства: 14 октября 1964 года, с утра по радио читают «Cor Serpentis», потом передача прерывается для сообщения об итогах работы Октябрьского Пленума ЦК КПСС. «Дорога в сто парсеков» на этом дне закончилась, история пошла на новый виток…

С 1965 по 1968 год И. Ефремов работает над «Часом Быка». Книга, ставшая вершиной его творчества и, возможно, лучшим советским фантастическим романом вообще. Запрещенная книга.

Был конец шестидесятых — трагическое время, когда страна еще не знала, что Третья Мировая война проиграна, а ответственные руководители уже понимали это. И обыденная драка «змееносцев» за власть приобрела вдруг «всемирно-историческое значение». Столкнулись три основные стратегии. Сутью первой было затягивание конфликта, стремление к сохранению статус-кво. По существу, речь шла об «отсроченной капитуляции» — благо конфликт носил информационный характер, скамья подсудимых никому не грозила. Да и сама капитуляция растягивалась на десятилетия, так что формальная «честь» ее подписания падала на следующее поколение иерархов: в общем, «можно играть еще ходов двадцать, но все равно на ничью нет шанса даже одного на тысячу» [188].