Возвращение к звездам: фантастика и эвология

Кроме обычного

 соответствия,

 которое мы здесь, на Русском Западе, воспринимаем как системность развития, кроме сложного и многостороннего понятия, обозначаемого на Востоке иероглифом «Дао», необходимо построить новый социомеханический конструкт — «метасоответствие» и придать этому термину глобальное трансцивилизационное значение.

В нулевом цикле мы определили цивилизацию через совокупность технологий. Введем теперь в пространстве технологий простейший наблюдаемый базис [201].

Технологии,

 оперирующие с физическим пространством, физическим (внешним) временем, материей и объективными, но не зависящими от наблюдателя, смыслами, назовем физическими. В совокупности с вещественными результатами производства эти технологии образуют материальное пространство цивилизации —

 техносферу.

Альтернативные им технологии,

 которые работают с информационными сущностями, внутренним временем, цивилизационной трансценденцией и личными (субъективными) смыслами, определим как гуманитарные. Эти «технологии в пространстве технологий» образуют информационное пространство цивилизации —

 инфосферу,

включающую в себя культуру, религию/идеологию и науку.

Функция физических технологий — согласование (взаимная адаптация) человека и Вселенной. Миссия же гуманитарных технологий — согласование (взаимная адаптация) техносферы и человека.

Тогда генерализованные тенденции развития текущей фазы той или иной цивилизации определяются совокупностью физических технологий, а вероятности реализации этих тенденций как тех или иных версий будущего модифицируются гуманитарными технологиями.

Иными словами,

 физические технологии

 заключают в себе объективные возможности истории: они отвечают за то,

 что

 происходит.

 Гуманитарные технологии

управляют субъективными вероятностями и отвечают за то,

 как

 это происходит. Так, например, деструкция современного индустриального общества есть объективное следствие развития физических технологий (в этом необходимо безоговорочно согласиться с И. Ефремовом), а вот формы этой деструкции определяются действием субъективизированных гуманитарных технологий.

В рамках «аэродинамической аналогии» физические технологии играют роль двигателя, а гуманитарные — системы управления летательным аппаратом. Если мощность двигателя недостаточна, самолет не сможет перелететь через горный хребет или подняться над грозой. Хуже того, достаточно чуть-чуть потерять скорость, и аппарат потеряет возможность «держаться в воздухе» — цивилизация начнет падение на дно океана инферно. Запаса энергии недостаточно, и противостоять неблагоприятному воздействию внешней среды нечем. Подобными «слабыми двигателями» обладают утонченные культуры Востока. В этом плане «восточные» корни «Туманности…» оборачиваются «родимыми пятнами»: резерва мощности нет вообще, столь простое дело, как посылка одновременно трех звездных экспедиций, требует усилий всей планеты, введения режима экономии и в конце концов опирается на случайное событие. «Золотой конь», сделавший возможным производство анамезона для полета «Лебедя», — реликт ушедшей культуры Запада [202].

Если недостаточно эффективно управление, то свыше некоторой критической скорости развития самолет затягивает в пикирование — с вполне однозначным результатом для экипажа и пассажиров. Такому риску непрерывно подвергается Запад с его культом науки и техники и привычкой к предельно несбалансированному развитию. Перефразируя З.Тарраша, можно сказать, что нигде ошибочный принцип приобретения новых и новых возможностей без создания прочной базы в психике человека и структуре общества не проводится так последовательно, как в развитых европейских странах [203].

Мы понимаем под «метасоответствием» фундаментальный принцип социомеханики, согласно которому поступательное развитие общества, восхождение из инферно, возможно лишь в том случае, если каждой физической технологии соответствует комплементарная ей гуманитарная — и наоборот. Эта теорема выполняется для человечества в целом, для цивилизаций, для их страт, называемых культурами, для социальных групп, в том числе — семей, наконец, для отдельного человека (на этом — микрокосмическом — уровне она приобретает форму закона соответствия профессионального и личностного роста).

Хронический дисбаланс между «физической» и «гуманитарной» составляющими цивилизации может быть разрешен эволюционным путем, острый же — приводит к системным кризисам, субъективно воспринимающимся как глобальные катастрофы. Такой катастрофой был, например, тормансианский век Голода и Убийств.

Проблема рассогласования технологических пространств есть атрибутивный признак плохо устроенного общества. Она может быть интерпретирована как приближение цивилизации к одному из двух структурных пределов:

 пределу сложности

 или

 пределу бедности.

Предел сложности

 возникает при дефиците или неразвитости принципиально необходимой «гуманитарной» (управляющей) технологии и представляет собой ту степень структурной переизбыточности цивилизации, при которой связность ее резко падает, а совокупность «физических» технологий теряет системные свойства. В этом случае культура уже не успевает адаптировать к человеку вновь возникающие инновации и техническая периферия цивилизации начинает развиваться, как правило, хаотическим образом. Это приводит к рассогласованию человека и техносферы, человека и государства, человека и общества — результатом чего является увеличение числа происходящих катастроф.

Предел бедности,

 в свою очередь, возникает при отсутствии или недостаточной развитости принципиально необходимой в данной фазе цивилизации «физической» технологии и представляет собой то крайнее состояние, при котором системную связность теряют уже «гуманитарные» технологии. Это также приводит к внутреннему рассогласованию цивилизации и, как следствие, опять-таки — к возрастанию динамики катастроф.

Динамическим выражением предела сложности являются кризисы мировой системы хозяйствования, возникающие именно при структурной переизбыточности индустриального способа производства. Примером предела бедности является, например, европейская чума XIV столетия: дефицит санитарно-гигиенических технологий при начавшейся концентрации городов и быстром развитии транспортных связей между ними породил не только колоссальную эпидемию, унесшую около трети населения тогдашней Европы, но и привел к смещению общественных приоритетов в область опытного знания и светских форм организации жизни.

Оба предела, как можно заметить, представляют собой диалектическое единство.

Предел сложности

 подразумевает абсолютную недостаточность «знаний» при относительной избыточности «технологических действий», а

 предел бедности,

 напротив, — отсутствует путевая устойчивость». В мире «Туманности…», правда, с путевой устойчивостью все в порядке. абсолютную недостаточность «действий» при относительной избыточности накопленных цивилизацией «знаний».

То есть оба предела образуют поверхности в пространстве решений, которые цивилизация не может преодолеть без разрушения своей жизнеобеспечивающей структуры. Если вектор развития пересекает одну из этих предельных поверхностей, глобальный структурный кризис становится неизбежным [204].

Переход к низкоэнтропийным формам организации человеческой жизни возможен, видимо, на базе любой великой цивилизации. Мы говорим о предпочтительности шансов привычного техномира обобщенной Европы лишь потому, что сейчас, в современном мире, реинтеграция на базе культуры Запада подразумевает достижение соответствия через развитие: массовое производство управляющих технологий, сопровождающееся управляемым «вторичным упрощением». Напротив, развитие на базе культуры Востока предполагает предварительное разрушение (физико)технологического пространства Запада — соответствие достигается в ходе разрушительного «первичного упрощения» [205].