Возвращение к звездам: фантастика и эвология

Темпы развития космических исследований в Реальности «Туманности…» можно прикинуть из следующих простых соображений.

Экспедиция «Тантры» — 37-я звездная. Как правило, Земля не посылает новых экспедиций до возвращения предыдущей или истечения контрольного срока ее запаздывания. При описанной в романе технике экспедиция ни при каких обстоятельствах не может продолжаться менее 10 лет. Тем самым космическая история человечества продолжается уже три с половиной столетия, а скорее — лет пятьсот. За эти века, эпохи и эры более или менее освоена первая ступень космической техники в терминологии С. Снегова. То есть «Тариэль» Л. Горбовского, конечно, десантный сигма-Д-звездолет и использован для сравнения быть не может, но и рядом с лемовским «Инвинсиблом» «Тантра», что называется, «не смотрится».

Обратим внимание в этой связи на чрезвычайно медленный ход космической экспансии — после четырех или пяти столетий звездных полетов не до конца исследована даже солнечная система; лишь обсуждается вопрос о космической экспансии человечества (экспедиция на Архенар) [171].

Наконец, проанализируем с точки зрения цивилизационных парадигм Тибетский опыт, смысловой и сюжетный центр «Туманности…», технологический пролог к «Часу Быка».

С нашей, то есть европейской время-ориентированной, точки зрения, посылать после этого опыта «Лебедь» на Архенар — в экспедицию без возращения — преступление, которому нет оправдания. Ведь теоретические выкладки Рен Боза неопровержимы, а эксперимент дал неоднозначный, но, скорее, положительный результат: даже если рассматривать видение Мвен Маса как галлюцинацию, приборы фиксировали наличие нуль- пространства. Что следует делать в рамках европейской парадигмы? Бросить на открывшееся направление, на поддавшийся, уже потерявший свою целостность «фронт», все наличные резервы, получить за два-три года точные доказательства справедливости теории, попутно восстановить спутник 57 и создать какую-никакую рабочую базу на Фобосе или в поясе астероидов — не столько потому, что она может понадобиться, а скорее с целью использовать благоприятную конъюнктуру и получить задел на будущее, ввести в образовавшийся «чистый прорыв» свежие научные и технические силы и создать полноценный ЗПЛ, экипаж которого не играл бы при каждом прыжке в орлянку с судьбой. Чтобы передать такой звездолет в серийное производство европейской цивилизации понадобилось бы лет пятнадцать, если работать в рамках обычной научно-технической логики, и лет пять, если использовать ТРИЗ и прочие практические метатехнологии. Ресурсное обеспечение операции, открывающей новую эру существования человечества, вряд ли превысило бы «цену» полета «Лебедя». В общем, пятнадцать лет труда, один золотой конь, один администратор с кругозором генерала Гровса, и человечество получает ключ к Вселенной.

Характерно, что идеи подобной направленности даже не озвучиваются в Совете Звездоплавания. В Реальности Ефремова господствуют совершенно другие сроки: лишь правнук Рен Боза увидел первые экспериментальные звездолеты Прямого Луча [172].

Получается, что в нулевом приближении индекс развития Реальности «Туманности…» примерно на порядок уступает современному земному, не слишком высокому. Кроме того, сам механизм принятия решения не соответствует европейским приоритетам: позиция Мве- на Маса, построенная на ощущении быстро убегающего времени, рассматривается окружающими как необычная. Дара Ветера вообще не интересует, будет ли опыт поставлен прямо сейчас или через сто лет. Он предлагает подождать, а за это время прикинуть все прямые и косвенные риски и вычислить распределение вероятностей отдаленных последствий.

Мы приходим к выводу, что мир Ефремова не ориентирован во времени в том смысле, что безудержное «развитие» не является структурообразующим принципом построенной советским палеонтологом низкоэнтропийной цивилизации. Конечно, эта цивилизация не статична. Однако ее преобразование происходит с характерными частотами природных явлений: ведь и в отсутствие разума меняется климат и рельеф, перемещаются материки, вырастают и разрушаются горы, возникают и исчезают биологические виды. Движение — в том числе его высшая форма — структурное развитие — есть атрибутивное свойство материи, эту истину не могут отменить никакие цивилизационные парадигмы. Но в отличие от современной нам «белой» евроцивилизации в «Туманности…» не стремятся искусственно ускорить это движение [173]. Зато прилагаются значительные усилия к поддержанию соответствия, согласия, равновесия как внутри человеческого общества, так и между людьми и Геей/Землей. Критерием такого равновесия служит состояние ноосферы, трактуемой как макроскопический, планетарный фактор.

Итак, настолько, насколько принцип дополнительности применим к цивилизациям, мир Ефремова дао-ориентирован и потому принципиально отличен от нашего. Этот мир исследования естественных законов природы и общества и безукоризненного следования им имеет скорее «восточные», нежели «западные» корни.

Определим теперь «индекс риска» космических экспедиций в мире И. Ефремова. В «Туманности Андромеды» и в «Часе Быка» рассказывается о судьбе пяти космических кораблей. «Альграб» погиб со всем экипажем (7 человек). «Парус» погиб со всем экипажем (14 человек). «Тантра» — экипаж 14 человек, вернулись все. «Темное пламя» — экипаж 13 человек, вернулось 8 человек. «Нооген» погиб со всем экипажем (состав экипажа не приведен, но исходя из штатного расписания «Темного пламени» в него должно было входить 8 человек). Таким образом, средневзвешенный уровень риска превышает 60 % [174]. Эти потери считаются допустимыми, следовательно, речь идет отнюдь не о «цивилизации безопасности», описанной Ст. Лемом в «Возвращении со звезд» [175]. Более того, согласие платить подобную цену за достаточно относительные знания (практические результаты, например, экспедиции «Паруса» могут быть изложены «весьма размашистым почерком на половине тетрадного листка в клетку») означает, что познание является не только структурообразующей ценностью данной цивилизации, но и ее трансцендентной сверхценностью.

Понятно, что дальние звездные экспедиции — и наиболее сложная, и наиболее рискованная область человеческой деятельности. Однако в дао-ориентированном мире должно наблюдаться определенное соответствие между уровнями риска в различных сферах, поэтому мы не погрешим против истины, определив средневзвешенный личный риск как лежащий между 0,5 % и 5 %. Даже минимальная из этих цифр очень велика.

Постараемся понять, зачем «им» все это нужно.

Непосредственно из текста следует, что цивилизация «Туманности…» рациональна. Она, очевидно, духовно, а не материально ориентирована: познание, преодоление энтропии является ее жизнесодержащей ценностью [176]. Но всякая духовноориентированная цивилизация должна иметь имманентный ей механизм трансцендентного опыта. Риск, постоянное существование на предельном напряжении всех сил и страстей и одновременно — на грани смерти, небытия, абсолютного в атеистическом мире — одна из сильнейших форм трансценденции. В этом плане, прослеживая корни «Туманности…», мы должны иметь в виду, что перед нами нетрадиционная версия «восточного» общества: оно состоит из «западных», предельно индивидуализированных личностей, остро переживающих свою экзистенцию. Коллективизм мира Ефремова есть превращенная и структурированная дао- ценностями форма индивидуализма.

Тип общества с «трансценденцией риска», насколько мне известно, не имеет прямых аналогов в Текущей Реальности [177].

Если принять эти социомеханические построения (а И. Ефремов дал в «Туманности Андромеды»

 прямое