Великая Отечественная на Черном море. часть 1 (СИ)

В установленное время крейсер подошел к точке встречи у входного фарватера, но тральщиков не обнаружил. Командир донес в штаб Севастопольского оборонительного района об отсутствии тральщиков в расчетной точке встречи, и стал маневрировать в шести-восьми милях от расчетной внешней кромки минного заграждения.

С момента выхода из Новороссийска «Коминтерн» прошел около 250 миль, и за это время ему ни разу не представилась возможность произвести точное определение своего местонахождения по береговым ориентирам или хотя бы по небесным светилам. К месту встречи он шел по счислению. Радиолокационные средства, с помощью которых корабли могли бы обнаружить друг друга, на крейсере и встречающих его тральщиках отсутствовали. Малая видимость исключала всякую возможность уточнить свое местоположение по береговым ориентирам. Идти же без уточнения своего места означало подвергнуть корабль риску вероятного подрыва на минном поле.

Стрелки часов отсчитывали минуты, часы. Время было за полночь, а видимость не улучшалась. С командного пункта командующего флотом крейсер получил указание: «…принять все меры к встрече с тральщиками и обеспечению входа в базу…» (Исключительно конструктивный, а главное – своевременный приказ – Б.Н.).

Вам читатель не надоело бесконечное перечисление потерь наших боевых кораблей и транспортов на собственных минах? Я готов их продолжить до тех пор, пока вы не дозреете до вопроса, – почему же основного инициатора и виновника этого дичайшего положения не сняли с должности и не судили?

«…Приближалось утро. Крейсер и тральщики продолжали кружиться в районе намеченного места встречи. В 7 часов 30 минут видимость улучшилась, и «Коминтерн» после семичасового (!!!) маневрирования, наконец, встретился с кораблями обеспечения. Крейсер лег в кильватер тральщикам. В Севастопольскую бухту крейсер вошел лишь в 10 ч 37 мин» (Степанов С.Ф. Крейсер «Коминтерн», Киев, Изд-во политической литературы Украины, 1990, стр. 100-101).

13 января 1942 г. эсминец «Бойкий» вышел из Новороссийска в Поти. На военном фарватере Новороссийской ВМБ, ограниченном минными полями, он столкнулся с транспортом и, получив повреждения, вернулся в Новороссийск» (Хроника ВОВ на ЧФ, Выпуск 2, стр. 27).

Из-за минных полей были существенно ограничены возможности обстрела вражеских береговых объектов. Вот характерный пример. 3 декабря 1941 г. в 20 ч 07 мин крейсер «Красный Кавказ» в сопровождении тральщиков ТЩ-25 и ТЩ-26 вышел из Северной бухты в район Балаклавы и, «…маневрируя между берегом и внутренней кромкой минного заграждения, с 21 ч 33 мин до 21 ч 43 мин обстреливал дер. Черкез-Кермен. Выпущено 20 снарядов. ТЩ-25 обстрелял высоту 471,7, выпустив 30 снарядов, и ТЩ-21 выпустил 60 снарядов по высоте 566,2. Стрельбы велись по площадям» (Хроника ВОВ на ЧФ, Выпуск 1, стр. 263).

Не позавидуешь командиру крейсера, маневрирующему ночью между отвесными скалами и минными полями!

Я не склонен резко судить адмиралов Ф.С. Октябрьского и Н.Г. Кузнецова за все те потери, что понесли на минах своих заграждений боевые корабли и суда Черноморского морского пароходства. Прежде всего – я им не судья – уровень не тот. Но скорбная память о взорвавшихся на своих минах кораблях, многих сотнях погибших моряков дает мне право высказать свое мнение. Я – военный моряк и сын военного моряка. Мой отец, командуя дивизионом тральщиков, неделями и месяцами руководил боевым тралением, рисковал кораблями, отвечал головой за жизни членов экипажей кораблей. Мало того, в середине 50-х годов наши тральщики проводили траление в районах румынских и болгарских берегов. Тральщики в мирное время выполняли боевую задачу по тралению тех мин, которые угрожали судоходству, тех мин, которыми были бездумно засыпаны прибрежные районы портов Черного моря. Так что, некоторое моральное право судить я имею…

Хватит нагнетать истерию, сделаем очередной вывод.

По суетливому недомыслию Наркома ВМФ и по злобному коварству командующего Черноморским флотом с первого же дня войны на Черном море была создана перманентная минная опасность, резко снизившая эффективность использования боевых кораблей в прибрежных зонах и транспортных возможностей обеспечивающих судов. Эта же минная опасность явилась причиной частых подрывов и гибели судов и боевых кораблей с многочисленными жертвами среди экипажей и мирного населения, подлежащего эвакуации.

Будучи опытными моряками, Николай Герасимович Кузнецов и Филипп Сергеевич Октябрьский должны были реально представлять, какие проблемы создадут обширные минные поля, выставленные у всех без исключения баз флота. Оба адмирала хорошо представляли себе масштабы проводимых минных постановок и, соответственно, те средства и усилия, что потребуются для последующего траления этих мин.

В условиях ведения боевых действий, неоднократно делались судорожные попытки хоть немного расширить судоходные фарватеры в минных полях. В течение многих недель суда ОВРа главной базы тралили собственные минные заграждения. Цитирую: «Минный заградитель «Дооб», шесть тральщиков-катеров, четыре сторожевых катера и шхуна «Курортник» (ОВР ГБ) в течение дня производили тральные работы по очистке и расширению ФВК № 3 ГБ. На кромках фарватера затралено и уничтожено восемь наших мин» (Хроника ВОВ Сов. Союза т. 4, стр. 276).

Замечу, тральные работы производились под воздействием германской артиллерии и авиации, и серьезно расширить фарватер у Севастополя так и не удалось. Собственные минные заграждения удалось окончательно вытралить лишь в середине 1950-х годов. Для справки: с целью эффективного траления в послевоенные годы на Стрелецкую бухту Севастополя базировалось две бригады траления: в каждой более 30 больших морских тральщиков. По дивизиону тральщиков базировалось в Одессе, Керчи, Феодосии. Отдельные дивизионы тральщиков насчитывали до 20 кораблей. И все они «работали» с большим напряжением. В целом, справиться с минной опасностью на Черном море удалось к середине 50-х годов. Об окончательном решении проблемы борьбы с минной опасностью речь еще долго не шла…

В книге Р.Ф. Октябрьской «Штормовые годы» говорится: «Адмирал Ф.С. Октябрьский писал позднее: «Мне казалось – и в те дни, и впоследствии – что это тоже давление прошлого, как и постановка оборонительных минных заграждений в районе главной базы».

Предположим, что взгляды на постановку оборонительных минных полей командующего флотом и Наркома ВМФ Кузнецова расходились. Ф.С. Октябрьский впоследствии писал: «Зачем нужно было с первых дней войны ставить минные заграждения? Против кого их ставили? Ведь противник-то сухопутный, он на море имеет главным образом авиацию да торпедные катера, которым мины – не помеха. Вот, несмотря на то, что мины будут больше мешать нам, чем противнику, заставили нас ставить мины, на которых больше погибло своих кораблей, чем противника, У нас одних эсминцев погибло на своих минах три: «Дзержинский», «Смышленый», «Совершенный» (Октябрьская Р.Ф. Штормовые годы. Рассказ об адмирале Ф.С. Октябрьском. Киев, Политиздат Украины, 1989. стр. 65).

Ну что, посочувствуем Филиппу Сергеевичу? Солидный человек, полный адмирал, прикидывается простачком, которым он никогда не был. Быть может, он не знал, что выполнение заведомо преступных приказов не освобождает исполнителя от ответственности? Должно быть, Филипп Сергеевич не был знаком с материалами Нюрнбергского процесса? Нелепость мощных минных постановок на Черном море была слишком очевидна.