Пастырь Добрый

   Наконец, прихожу я как–то в будни, говорят, Батюшка приехал. Жду. Вот вошел в церковь с черного хода маленький, простенький, седенький Батюшка. В наружности ничего такого я не увидела, только заметила нервность в лице и движениях. Батюшка быстро–быстро пробежал к амвону. Службы от него я ждала особенной, но все было просто–просто. Стояла я у свечного ящика и наблюдала, как Батюшка всех благословлял после всенощной. Я почувствовала, что все эти люди ему близкие, родные, и что между собой они все чем–то связаны, что–то у них общее.

   Батюшка всех благословил и ушел в алтарь, а певчие все поют и поют без конца. И в этом непринужденном, радостном пении чувствовалась великая любовь к этому маленькому старенькому Батюшке. Это его присутствие так воодушевляет их, что они без устали поют и поют. Но вот Батюшка сошел с амвона, и все гурьбой бросились провожать его. Мне очень хотелось получить у Батюшки благословение, но я думала, что я чужая, а эти люди все родные, как я к нему подойду? Стою я у свечного ящика и только издали поглядываю на Батюшку. Вдруг Батюшка рванулся ко мне, толпа разомкнулась, и в одни миг я очутилась лицом к лицу с Батюшкой. Я страшно испугалась от неожиданности и хотела было дать дорогу, но двигаться было некуда: сзади свечной ящик, а спереди — Батюшка. А он ласкает меня, гладит по голове, похлопал по щекам, отодрал за уши: «А! Пришла! Вот умница, умница!.. А я ждал тебя, ждал!.. Ну, как, хорошо живешь–то?» — «Хорошо, — говорю, — Батюшка». — «Ну, ну, еще лучше будешь!» А сам все ласкает и ласкает меня и все смотрит мне в лицо. — «А еще–то придешь ко мне?» — «Приду, — говорю, — Батюшка!» — «Ну, ну я тебя буду ждать, смотри, приходи!» — Благословил меня Батюшка и ушел из церкви. А я стояла веселая, радостная, но ничего не понимала, что такое произошло вдруг. За кого меня Батюшка принял? Меня обступили сестры и спрашивали: «Что, что вам Батюшка сказал?» А я ответила: «Он ошибся, принял меня за свою, а я его не знаю, первый раз вижу!» Сестры обиделись и отвернулись от меня. Помню одна из них, потом я узнала — Нюра Соколова  [325], надула губы и говорит: «Наш Батюшка не ошибается».

   Батюшка благословил меня за Литургией читать его поминания. Но я часто просыпала и опаздывала к началу проскомидии, что меня приводило в ужас. Я об этом очень скорбела. Просила Батюшку помолиться, чтобы мне научиться вставать вовремя.

   Спала я как–то раз крепко–крепко… Вдруг вижу Батюшка подошел ко мне, положил свою руку ко мне на плечо и говорит: «Ф…! Вставай, а то опять опоздаешь!» Я моментально открыла глаза, ищу Батюшку, чувствую вот–вот сейчас он был здесь, так ясно, близко… его движения, его прикосновение, шелест, но… не вижу, и не верю своим глазам. После обедни по обыкновению прихожу к Батюшке. А он смеется и говорит: «Ну, что? Сегодня не проспала?» — «Еще бы, Батюшка, вы приходили меня будить!» Батюшка быстро ласково хлопнул меня по губам: «Не смей никому говорить!» А потом тихо прибавил: «Это твой Ангел Хранитель тебя разбудил!» — «Батюшка, а почему же он был в Вашем образе?» Но Батюшка ушел в себя, и я не смела его безпокоить вопросом.

   По благословению Батюшки я начала совершенно новую жизнь. Под его руководством мне было очень хорошо и легко. Но вот меня начал искушать враг… Сначала меня со стороны многие смущали, но я была спокойна. Но потом у меня самой появилось сомнение. Мне захотелось жить по–прежнему самостоятельно, работать, иметь свою комнату и т. д. Как–то раз с этим и пришла к Батюшке. Батюшка охотно со мной разговаривал, но заговорить о том, о чем я пришла, он не давал. Как только раскрою рот, Батюшка сейчас же заговорит о другом. Так продолжалось довольно долго. Наконец Батюшка благоволил меня и сказал: «Иди! Иди! Иди!» Так я и ушла ни с чем и очень–очень обиделась на Батюшку. Я сказала себе: «Батюшка не хочет со мной разговаривать, я к нему больше не пойду!» Вечером зовет меня Батюшка к себе. — «Ну что? Обиделась на меня? Говоришь не пойду? Не хочет со мной разговаривать? Так что ли?» И начал меня Батюшка ласкать и трепать. «Ах, ты малыш! Ах ты, глупыш! Да как же ты смела на меня обижаться? Разве я не знаю, с чем ты пришла ко мне? Но тебе было неполезно мне о том говорить. Вот я и не позволил… Я тебя предупреждал, а ты меня все не понимала, вот и прогнал… Глупыш ты мой, глупыш! Ничего–то ты не понимаешь!.. Ну, не будешь больше меня спрашивать?» — Мы с Батюшкой помирились. Это был единственный случай, когда я обиделась на Батюшку.

   Мне все не удавалось поговорить с Батюшкой о смущающих меня мыслях относительно моей жизни. Батюшка не допускал меня об этом говорить ему.

   Иду я к Батюшке и думаю: «Как хочет Батюшка, а я сейчас приду и скажу, что больше терпеть не могу». Только я вошла в комнату Батюшки, а он идет ко мне навстречу и говорит: «Не хочу жить, как Батюшка благословил, я хочу по–прежнему работать, чтобы у меня были деньги, своя комната, чтобы я ни от кого не зависела… Хочу жить по–старому, и все тут!» А сам зорко, пристально смотрит на меня. Это были мои мысли. Я не удивилась, что Батюшка их прочел. Я знала, что в моей душе нет ничего сокровенного от Батюшки, но укорила себя. Сколько раз Батюшка давал почувствовать, что об этом говорить не надо, а я все искала своего… «Этого не будет, — сказал внушительно Батюшка, — поняла?» — «Да, Батюшка». — «И больше никогда со мной об этом не говори. Придет время, сам тебя устрою, никому не позволю, а пока живи, как я тебе сказал».

   Батюшка часто звал меня Павликом и мне было это неприятно. П. хорошая, добрая и во всем слушается о. Сергия, а я скверная и не слушаюсь Батюшки, что же между нами общего?

   Исповедывалась я и горько–горько плакала, потому что у меня опять была вспышка ненависти к о. Сергию. Батюшка меня утешал, ласкал, гладил по голове и говорил: «Ну, Павлик, Павлик, все пройдет!.. Не будет этого!..» Я с плачем говорю: «Какая я П.! Я Ф., а не П.» Батюшка поднимает мою голову и, как бы удивляясь, говорит: «Вот тебе на! Это Ф., а ведь я думал, что это П. у меня!..» И я тогда подумала: «Разве П. будет каяться в ненависти к о. Сергию? Ничего не понимаю!..»

   Батюшка сказал: «Если бы я тебя заставил жить не только с о. Сергием, а посадил бы тебя в комнату со зверями, то и тогда ты должна с ними ужиться, и я увижу, что ты моя».

   Батюшка говорил: «Если будешь завидовать, я не буду тебя любить».

   Батюшка говорил: «Вот меня многие называют прозорливым, думают, вот придешь к Батюшке — он и увидит насквозь твою душу и обличит в грехах. А на самом деле это не так. Какой я прозорливый! Разве я могу проникнуть в душу человека?» — «Но в чем же тут дело?» — «В чистоте сердца. Надо в такой чистоте содержать свое сердце, чтобы в нем мог жить Господь, и тогда уже не ты будешь управлять собою, а Он Сам. А Ему все открыто… Вот приходит ко мне человек, а я о нем молюсь и прошу я Господа, чтобы Он Сам оказал ему через меня, грешного, помощь, и слушаю, что Господь скажет в моем сердце, то я и говорю. Я и сам иногда удивляюсь, что именно это говорю, а не то, что бы я сам, по своей человеческой слабости, хотел сказать. Но я подчиняюсь голосу моей совести… Но для того, чтобы стяжать такую чистоту сердца, надо много–много над собой работать. В сердце, в котором живут страсти, места Богу нет…. А то все говорят: он прозорливый, он прозорливый! Сами не понимают, что говорят…»

   Была я у Батюшки. Открывается дверь и Серафима Ильинична  [326] говорит: «Батюшка, владыка Николай  [327] пришел». — Батюшка: «Ну, что ж! Скажи, что я занят и прошу его подождать!» У Серафимы Ильиничны в глазах изумление… Она спрашивает: «Батюшка! Так и сказать?» Батюшка: «Да, так и скажи: Батюшка занят, просит вас подождать. А где он?» С. И.: «Он в кабинете». Батюшка: «Ну, вот и хорошо! Пусть подождет!» Как только закрылась дверь, Батюшка ворчливо стал говорить: «Подумаешь Владыка пришел! Значит Ф. гони от себя! Ф. — то моя родная! Она мне дороже Владыки! А Владыка что? Пришел и ушел!..» И Батюшка продолжал со мной разговаривать. Я начала безпокоиться, что задерживаю Владыку, а Батюшка уже заметил это и говорит: «Ну что? И ты туда же за Владыку? Сиди, сиди! Придет время сам скажу». Через некоторое время Батюшка меня отпустил, говоря: «Ну, теперь скажи, чтобы и Владыку звали, а то — гони Ф.! Она мне дороже Владыки…» Батюшка несколько раз повторил, пока я у него была, про Владыку и меня. Я ничего не поняла. Сидела и дрожала, что ждет Владыка, а меня Батюшка не отпускает.