Световой человек в иранском суфизме

Другой задачей зороастрийского учёного было привлечение внимания к параллелизму между иерокосмологией суфизма и некоторыми даосскими концепциями: ведь в центральноазиатском суфизме особенно укоренилась и получила развитие идея валайа, главным образом со времён Хакима Термезского (ум. 285/898), у которого наиболее показательно учение о сорока абдал. Даосским традициям известны семь духовных правителей, пребывающих на созвездии Медведицы. «Классический яшмовый стержень» располагает духовной доктриной, отражённой в самом названии этой организации, — доктриной, относящейся к Полярной звезде, «небесному стержню, вращение которого увлекает за собой все небесные тела». Всё это наводит на мысль о примечательных соответствиях с концепциями суфийского эзотеризма. В самом деле, в том и другом случае мы встречаемся с представлением, согласно которому духовный иерокосмос воспроизводит ту же схему, что и космос астрономический: мир подобен шатру, держащемуся на срединном столбе и подкреплённому четырьмя боковыми опорами (автад). Сверхъестественным персонажам, олицетворяемым этими опорами, предписано свершать еженощный обход вокруг света и уведомлять Кутб о всех обстоятельствах, требующих его помощи. Более того: символическая нумерология открывает поистине поразительные соответствия между нумерической конфигурацией дворцов эпохи Минь-Тан (световой дворик, служащий одновременно храмом и астрономической обсерваторией) и расположением фигур только что упомянутой мистической иерархии [58]⁶.

Итак, с одной стороны, ангел Сраоша бодрствует как страж над миром, погружённым в сонное забытьё; он — ангел-хранитель и глава четырёх «обходчиков», несущих ночное бдение над миром и ради мира; к ним приложим термин, служащий выражением сакральной нищеты, авестийский термин дригу (пехлевийск. дригош, зендск. дариош), — в современном персидском ему соответствует форма дарвиш, «дервиш», самоназвание, которое до сих пор носят все иранские суфии: «нищие духом». С другой стороны, это сообщество служит прообразом духовной организации, незримой для большинства смертных, — организации, подобной космосу и держащейся, словно шатёр, на осевом столбе, верхушка которого — обитель Сраоша, космический норд, «источающий свой собственный свет». Подобное представление подкрепляется символами даосизма, зороастризма и суфизма.

Таким образом, «Небесные земли», откуда, как мы уже видели выше (гл. II), появляются и нисходят к своим земным Двойникам световые Формы, являются, как и Хуркалия, «восьмым» климатом, краями космического норда, то есть преддверием Небытия. Существует и манихейская Земля Света, Terra lucida, расположенная в световом царстве. Ею правит божество вечного света, окружённое двенадцатью Сиятельствами. Подобно Хуркалии и парадизу Йимы, оно заключает в себе все красоты нашей земной Земли, но в состоянии тонкой и чистой просветлённости, где нет места и намёку на ариманическую тень и тьму. И когда манихеи избирают в качестве кыблы Солнце и Луну, они вовсе не поклоняются этим светилам, а видят в них зримые образы светового мира; когда же они отдают предпочтение кыбле севера, их взоры обращены к Terra lucida, местопребыванию владыки Света. Мы уже упоминали об идеальном мире мандеев, Мшуния Кушта, промежуточном между нашим миром и миром света; это мир населённый божественным племенем сверхчеловеческих существ с невидимыми для нас тонкими телами, потомками скрытого Адама (Адам касия), от которых мы узнали, что у каждого из земнородных есть свой световой Двойник. У этого mundus imaginablis есть свой дух-покровитель (свой дмутха), царь света Шишлам Рба, подобно тому, как он есть и у Земли: его зовут Хибл Зива и его история поразительным образом напоминает историю юного принца из «Песни жемчужины». Мандейские поверья тоже утверждают, что эта световая земля расположена на севере и отделена от нашего мира высокой ледяной горой; упоминание о том, что эта гора высится «между Небом и Землёй» лишний раз указывает, что речь идёт не о земном севере, а о космическом норде [59]⁷. Кроме того, здесь необходимо напомнить мотив Зелёного Острова (аль-Джазират аль-ходра), являющегося резиденцией Скрытого имама.

Понадобилась бы целая книга, чтобы привести все свидетельства, касающиеся значения сверхчувственного Востока, Востока-первоистока, Востока, поиски которого уводят ввысь по линии вертикальной оси, ибо он отождествляется с полюсом, с космическим нордом, порогом инобытийных миров. Эта ориентация уже была известна орфическим мистам. О ней упоминается в поэме Парменида, в которой поэт ведомый дочерьми Солнца, совершает странствие на Восток. Понятия двух направлений, правого и левого, космического Востока и Запада являются ключевыми и в гнозисе Валентина. Но направляться направо, к Востоку, значит возноситься ввысь, по направлению к Полюсу, поскольку Запад равнозначен дольнему миру, миру чувственной материи, а Восток есть символ мира духовного. Ибн Араби возводит в степень символа своё путешествие из Андалусии в Мекку и Иерусалим; он совершил ekstais, странствие (исра), подобное вознесению Пророка от Небес к Небесам, вплоть до «Лотоса предела» [60]⁸. Здесь восток географический, «буквальный», становится символом Востока «реального», то есть небесного полюса, о котором говорится в «Чужбине Запада» Сохраварди и восхождение к которому начинается на горе Каф и завершается на Изумрудной скале.

Другой великий мастер иранского суфизма, Али Хамадани (ум. 786/1385), в своём трактате, посвящённом сновидениям, говорит о Востоке, являющимся тождественностью (ховийат) мира Тайны, то есть сверхчувственной области, куда возносятся Совершенные. В другом месте он говорит о том же самом Востоке как о тождественности незримого мира, источника, из которого эманирует всё сущее, нисходя к пределам телесного мира, Запада, по восьми ступеням или обителям миров Джабарут и Малакут [61]⁹. Сходным образом, когда Авиценна спрашивает у Хайи ибн Якзана (который по отношению к нему исполняет роль Совершенной Природы относительно Гермеса), откуда он родом, тот отвечает, что его родина — небесный Иерусалим. Хайи ибн Якзан — это личностное воплощение действенного Разума, «житель Востока»; он показывает своему ученику-философу ступени, уводящие ввысь от земного мира [62]⁰. Такое понимание Востока в сочинениях Авиценны перекликается с положениями Сохраварди из его «восточной теософии»; «жители Востока» суть те, кто явившись на землю свыше, снова возвращаются в свои горние области, приняв внутреннее посвящение, описанное в «Рассказе о чужбине Запада».

Они обретают «восточное познание» (ильм ишраки), то есть познание не путём представления, а путём непосредственного вживания в познаваемый предмет, отождествление самих себя с этой самопознающей сущностью. Латинским эквивалентом такого познания может служить cognitio matutina, известное герметистам эпохи Возрождения и встречающееся ещё в терминологии св. Августина. В то время, как сознание закатное, «западное», cognitio vesperina, есть сознание внешнего человека, обращённое на внешнюю сторону вещей, сознание рассветное, «восточное», cognitio matutina, — это сознание светового человека, достигшего «обители, источающей свой собственный свет», то есть Изумрудной скалы; такое познание равноценно самопознанию. Таким образом, это cognitio matutina есть cognitio polaris, то есть северное сияние духовного Неба. В нём раскрывается глубокий смысл суфийского присловья «Познающий самого себя познаёт своего Господа», то есть познаёт свой небесный полюс.