Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность

При возвращении солдат стал немногословным. Мальчик понял, что помешал ему и решил исправить ошибку. Случай представился на следующий день. Отец с матерью уехали в город. Солдат уложил мальчика спать, но тот попросил солдата полежать с ним. Солдат пристроился с краю кровати. «А у меня со вчерашнего дня так и стоит его красавец. И так мне хочется дотронуться до него, увидеть его хотя бы еще раз. Не долго думая, запустил свою ручонку в штаны. Мой бедный Валик как-то сразу напрягся, сделался каменным. А мне сразу стало хорошо. Там так тепло и спокойно. Под моей рукой его тело стало увеличиваться. И вот настал момент, когда я достал «это» на свет божий. Вчера он был красив, но сейчас в моей руке в тридцати сантиметрах от глаз он был просто великолепен. Я внимательно рассматривал, лаская минут десять, а потом…

Валик застонал, точь-в-точь как вчера. Он гладил мою голову, говорил какие-то нежные слова. <…> Но вдруг он легким и в то же время уверенным жестом убрал мою голову. На руку упало несколько горячих капель. Валик застонал во весь голос, закатил глаза и откинулся на подушки. Через несколько секунд он взял полотенце и вытер мою руку, потом поцеловал это место, потом поцеловал в губы, потом начал целовать меня всего — от головы до пяток. Потом… Потом было море счастья» (Павлович 1994).

А вот из литературных автобиографических примеров.

Эпизод из романа известного американского писателя Эдмунда Уайта, очень нравившегося Набокову. Роман этот, «Рассказ парня о самом себе», как пишет критика, с сильными автобиографическими мотивами («почти полностью автобиографическим» назван он в интервью Уайта — Soliwoda 1993: 19). Сообщается, что ко времени действия герой пережил лишь одно сексуальное приключение, когда группа подростков отправилась из интерната в бордель. Для него попытка испытать себя с проституткой-негритянкой окончилась полным фиаско. Он ничего не смог. Теперь действие происходит дома. В семье героя гостит другая семья, и дети обеих отправлены спать в одну спальню. Рассказ идет от первого лица. ценившийся Набоковым.

«Еще не спишь?» спросил Кевин со своей кровати. «Нет», ответил я… «Сколько тебе лет?» — спросил Кевин. «Пятнадцать. А тебе?» «Двенадцать. Ты когда-нибудь проделывал это с девочками?» «Конечно, — ответил я… А ты?» «Не-а. Нет еще». Пауза. «Я слышал, сначала надо их разжечь». «Верно». «Как ты это делал?» (Герой начинает пересказывать прочитанный учебник для молодоженов, Кевин задает вопрос за вопросом о волнующих его подробностях. Замолчали). Молчание было глубоким и чутким, так что слышно было, как ресницы бьют по наволочке. «Там дома у нас пацаны… Ну, соседские парни…» «Ну?» — говорю. «Мы там все вгоняем друг другу. Ты это когда-нибудь делал?». — «Разумеется» (соврал). — «Что?» «Я говорю: конечно». — «Наверное, ты уже вырос из этих забав». — «Ну, в общем да, но поскольку тут девочек нет…» (я чувствовал себя как ученый, который знает, что близок к решающему эксперименту всей карьеры: внешне холоден, внутри всё ликует, но готов к разочарованию) «… можно бы и попробовать». И после паузы: «Если хочешь».

Как только слова вылетели из моих уст, я почувствовал, что он не придет в мою постель; он подумает, что со мной что-то неладно». Но последовал ответ: «А у тебя есть чем смазать?» — «Что?» — «Ну ведь знаешь. Что-нибудь вроде вазелина». (Когда Кевин перебрался в постель героя, они начали игру). Он протянул руку под простыней и дотронулся до моего члена, а я дотронулся до его. «Ты когда-нибудь брал их в руку вместе?» — спросил он. «Нет, — сказал я. — Покажи мне». — «Сперва поплюй на руку, чтобы она была по-настоящему влажной. Видишь? Потом берешь — придвинься ближе, чуть повыше — берешь их оба вот так. Приятно чувствовать?». — «Да, — сказал я. — Приятно». Поскольку я знал, что он не даст мне целовать его, я положил голову за его головой и прижался губами к его шее… «Кто будет первым?» — спросил он. — «Вгонять?… Я буду первым» (Началась процедура «эксперимента». сначала ее пришлось прервать из-за болезненности, потом начали снова.) На сей раз я продвигался по миллиметру за каждый толчок, ожидая в промежутках. Я чувствовал, как его мускул расслабляется. «Уже вошел?» — спрашивает. «Ага». — «Весь вошел?» — «Почти. Вот. Теперь весь». — «Правда?» Он потянулся рукой к моему лобку, чтобы убедиться. «Ага, весь. Тебе приятно?» — «Чертовски». — «Окей, — проинструктировал он, — теперь двигай взад и вперед, только медленно. Окей?» — «Конечно». Я попробовал несколько коротких толчков и спросил, не больно ли ему. Он покрутил головой. Колени он пригнул к груди, а я прильнул своими ногами к его… Было видно, как трепещут концы его ресниц за округлостью щеки. «Как тебе? Хорошо? — спросил он. — Хочешь чтобы было теснее?» — спросил он, будто продавец башмаков. «Нет, так хорошо». — «Смотри, я могу сжать и теснее», и в самом деле, сумел… «Сейчас буду кончать» — говорю. — Мне вынуть?» — «Не, давай внутрь, — говорит. — Пускай наполняет». — «Окей. Вот оно. О, господи боже!» Я не мог удержаться и стал целовать его щеку (Потом поменялись местами.) (White 1982: 14–19).

Эта сцена описана в начале романа. А потом выясняется, что рассказчик уже был подготовлен к положительной реакции на предложение Кевина, что у него самого уже были гомоэротические переживания, что было и приключение этого рода (White 1982: 105–107).

Позже в интернате герой романа сам напросился на свидание со взрослым человеком, которого он подозревал в готовности к гомосексуальным авантюрам. Один за другим он задавал ему все более смелые вопросы. «Ваша музыка хороша для секса?» «Предположим, что никого вокруг…» «Предположим, что есть парень, который хочет провести с Вами вечер…» Отвечавший сначала репликами, тот, уже заинтересованный, говорит: «Ну, добрались. Продолжай». — «Предположим, что он хочет подрочить Вам, ничего больше, Вы ему разрешите?» — «Очень забавный вопрос. А почему ты спрашиваешь? Это вопрос академический или как?» — «Я спрашиваю, потому что хотел бы провести с Вами вечер». И провел, и согласился на большее (White 1982: 212–213, 217).

Ладно, это художественная литература. Но, повторяю, не вполне литература.

Нечто подобное Уайт рассказывает о себе и в точно документальном произведении «Штаты желания» (можно перевести и как «Состояния желания»).

«… В тринадцать лет я спал со взрослым индейцем в Акапулько, а в пятнадцать у меня было короткое приключение с мужчиной сорока с чем-то, чьи дети были старше меня. Этого человека я увидел на скамейке в парке у озера в Чикаго; он был в плаще и при галстуке и был погружен в архитектурный план. Он не давал мне ни малейшего повода, но, внезапно осмелев, я уселся рядом с ним, вступил в беседу, последовал за ним до его машины. Наконец, он улыбнулся и спросил: «Чего ты хочешь от меня?» Я всегда старался совратить мужчин, но они боялись меня, как приманки к тюрьме» (White 1983: 312–313).

А вот пример из документального сборника Харта. Анонимный рассказчик вспоминает о 1959 годе, когда ему было 12 лет.

К его соседям-старикам в маленький городок в штате Индиана приехал жить шестнадцатилетний внук Дункан, выгнанный из школы за курение марихуаны — грех, тогда еще таинственный для школьника из маленького городка. «Кожа Дункана цвета кофе с молоком, ухоженные и приглаженные волосы и музыкальные упражнения на скромном наборе барабанов определенно делали его экзотическим для такого наивного пацана, как я. Кроме того, у него были серо-зеленые глаза, определенно ненормальные для черного». Он прибыл как раз в то время, когда рассказчик находился в переходном периоде. «Я целовал Мэри и трогал многообещающую грудь Дарьи, но не нашел удовольствия ни в том ни в другом. Но я получал огромное удовольствие, наблюдая, как Джон, мой лучший друг, писает. Я испытывал необъяснимое головокружение, заключенный под коленями Тоби, вжимающимися в мои плечи, когда его задница давила мою грудь, его неопределившаяся промежность всего в двух дюймах от моего лица. Я уже находил удовольствие в самоудовлетворении, но мне еще предстояло открыть полное удовольствие от эякуляции. Самое из всего гнетущее, у меня были расстраивающие сны.