Психология внимания

Затем наконец все эти расстройства исчезли.

Иногда idee fixe состоит в том, что субъект одержим желанием припоминать имена — имена безразличные или принадлежащие лицам незнакомым (ономатомания), — но так как этот вид idees fixes обыкновенно сопровождается чувством тоски, то мы предпочитаем отнести его к нашей второй категории.

Нам скажут, быть может: эти люди и подобные им — сумасшедшие. Несомненно, что это не нормальные люди; но эпитета «сумасшедший» они не заслуживают. Они расслаблены, выведены из состояния равновесия. Координация душевных сил неустойчива и уступает малейшему толчку; но это только потеря равновесия, а не падение. Авторы, искавшие определяющих причин idees fixes, приходят все к одному и тому же выводу: это — симптом вырождения. Можно бы сказать: недостаточно одного желания, чтоб иметь idees fixes. Здесь требуется коренное условие — невропатическая организация. Она может быть или наследственной, или приобретенной. Одни обязаны печальным наследием выродившегося организма родителям. Это — громадное большинство. Другие же изнурены вследствие различных условий своего прошлого: усталости физической или умственной, эмоций, сильных страстей, половых или других излишеств, анемии, расслабляющих болезней и т. д. [65] В конце концов обоими путями достигается один и тот же результат. Поэтому-то idee fixe — даже в той простейшей форме, которая занимает нас теперь и которая кажется нам чисто теоретической и заключенной в область умственных процессов, — не составляет, однако, явления чисто внутреннего, лишенного физических спутников. Напротив, сопровождающие ее органические симптомы обнаруживают неврастению; таковы головные боли, невралгия, чувство подавленности, нарушение правильности движений, расстройство сосудодвигательных нервов, половых функций, бессонница и т. д. Психическое явление idees fixes представляет только одно из следствий одной и той же причины. Следует заметить, однако, что если для медика достаточно свести эти многообразные проявления к единственному источнику — вырождению, то на долю психолога выпадает гораздо более трудная задача. Ему кроме общей причины следует найти частные причины каждого случая. Почему такая-то форма взяла перевес у такого-то лица? Почему у одного явилась исключительная забота о вычислениях, у другого — об именах, у третьего — о банковских билетах? Где второстепенные причины, определившие данное направление? Каждый случай следовало бы изучать особо. Предполагая, что такое изыскание может привести к цели, лучше всего было бы начать с наиболее серьезных случаев, с тех, которые были исключены нами. В сущности они проще, будучи связаны с определенным органическим аппаратом (такова idee fixe у некоторых эротоманов); здесь можно найти отправную точку и руководящую нить. Но если мы сразу приложим психологический анализ к духовным формам idees fixes, то этим самым обречем себя на неудачу. Нам, впрочем, не приходится браться здесь за эту работу. Единственная наша цель состоит в том, чтобы поближе рассмотреть механизм навязчивых идей (idees fixes) и понять, в чем он подходит к механизму внимания и чем разнится от него.

На этот вопрос мы можем тотчас же ответить: между обоими механизмами нет разницы по существу, а только в степени; idee fixe отличается большей интенсивностью и большей продолжительностью. Возьмем любое состояние произвольного внимания: предположим, что искусственными средствами возможно усилить его, а главное, сделать его постоянным, и метаморфоза его в idee fixe будет готова; вся та совокупность неразумных представлений, которые сопровождают ее и имеют вид кажущегося сумасшествия, обязательно приложится уже вследствие логического механизма мысли. Выражение «idee fixe» обнимает собою главную часть полного психологического состояния, но все-таки только часть: центр, от которого все исходит и к которому все возвращается. Постоянное присутствие одного образа, одной только идеи с исключением чего бы то ни было другого находилось бы в противоречии с условиями существования сознания, требующего изменений. Абсолютный моноидеизм если и существует, то встречается только в высших формах экстаза, о которых мы поговорим ниже. Механизм idees fixes состоит в однообразно направленных ассоциациях состояний сознания — ассоциациях, иной раз вялых и несвязных, но чаще находящихся в очень тесной логической связи, выражающейся в непрестанных вопросах.

Некоторые авторы, преимущественно же Вестфаль, указывая на отличие idees fixes от умственного расстройства, называемого сумасшествием, делают следующее важное замечание: «idee fixe есть формальное повреждение процесса образования идей, но не содержания последних»; другими словами, повреждение относится не к характеру, не к качеству идеи, которые нормальны, но к количеству интенсивности и степени ее. Размышление по поводу конечной причины вещей или по поводу полезности банковских билетов составляет акт вполне разумный, и состояние это никоим образом не может быть сопоставлено с состоянием нищего, считающего себя миллионером, или мужчины, воображающего себя женщиной. «Формальное» расстройство состоит в безжалостной необходимости, заставляющей ассоциацию всегда следовать по одному и тому же пути. Так как бывают промежутки, минутные изменения в направлении, то эти больные, обладающие пылким умом и недюжинным образованием, вполне сознают бессмысленность своего состояния: idee fixe является для них внедрившимся в них посторонним телом, которое они не могут изгнать, но так как ей не удается вполне овладеть ими, то она остается недоразвившейся сумасбродной идеей.

Этот формальный характер idee fixe ясно указывает на ее тесное родство с вниманием. Последнее, как мы несколько раз говорили, есть только известное состояние ума. Восприятия, образы, идеи, эмоции служат ему материалом: оно не создает, а только изолирует, усиливает, освещает их; оно служит только известным приемом. Даже разговорный язык устанавливает различие между обычной формой состояния ума и внимательной его формой.

Вследствие этого я склонен утверждать вместе с Букколла, «что idee fixe есть внимание на высшей его ступени, крайний момент его задерживающей способности». Между тем и другим нет никакой даже условной границы; вот что мы получаем в итоге, сравнивая их между собой:

1) В обоих с тучаях — преобладание и интенсивность одного состояния сознания, достигающие в случае idee fixe гораздо высшей степени. Последняя вследствие органических условий постоянна; она длится, она располагает крайне важным психическим фактором — временем.

2) В обоих случаях механизм ассоциации действует в определенных границах. Это исключительное состояние непродолжительно во внимании: сознание самопроизвольно возвращается к нормальному состоянию, которое заключается в борьбе за существование различных состояний сознания. Idee fixe препятствует всякому рассеянию.

3) Idee fixe предполагает — это одно из условий вырождения — заметное ослабление воли, т. е. способности реагировать. Нет состояния, находящегося с ней в антагонизме и способного ослабить ее. Усилие невозможно или бесплодно. Отсюда это чувство тоски у больного, сознающего свое бессилие.

Физиологически можно с некоторою правдоподобностью представить себе условие idee fixe следующим образом: при нормальном состоянии работает весь мозг; это — состояние разбросанности. Происходят разряжения между различными группами клеток, что и составляет объективный эквивалент беспрестанных изменений в сознании. В болезненном состоянии действуют только некоторые нервные элементы или по крайней мере их напряженное состояние передается другим группам. Необязательно, впрочем, чтобы эти нервные элементы занимали известный пункт или известную ограниченную область мозга; они могут быть и разрознены, с тем только условием, чтобы между ними была тесная связь и ассоциация для общей работы. В сущности они изолированы, каково бы ни было положение их в мозгу: в них скопилась вся наличная энергия, и они не сообщают ее другим группам, отсюда проистекают их монополия и чрезмерная деятельность. Здесь недостает физиологического равновесия вследствие вероятно нарушенного питания мозговых центров.