Психология

Каждый из этих образов представлял известный интерес. Нетрудно указать в данном случае те интере- сы, которые служили поворотными пунктами в тече- нии моей мысли. В часах на мгновение наиболее инте-

164

песным мне показался механизм боя, потому что пре- жде они били очень звучно, а теперь испортились, и их слабый звук вызывал во мне разочарование. Но прииных условиях часы могли бы напомнить о друге, кото- рый подарил их мне, и о тысяче других обстоятельств, связанных с часами. Ювелирный магазин напомнил о запонках, потому что они одни из всего остального то- вара там представляли для меня интерес собственности, Этот интерес к запонкам, их ценности мог мне напомнить о золоте как материале, из которого они сделаны и ко- торый составляет их главную ценность, и т. д. Если чи- татель, остановившись на каком-нибудь объекте своей мысли, задастся вопросом: «Каким путем дошел я до этой мысли?», то ему, наверное, удастся всегда восста- новить в памяти ряд представлений, непрерывно свя-'занных между собой сложной нитью в пунктах интере- са. Таков процесс ассоциации идей при самопроизволь-ном течении мыслей у людей средних способностей. Мы можем назвать этот процесс обычной или смешаннойассоциацией или неполным воспроизведением в памяти минувших явлений.

Какой элемент ассоциации должен выступать на первый план при неполном воспроизведении? Когда из- вестная часть в потоке нашей мысли благодаря инте- ресу сделалась настолько преобладающей, что стала способной образовывать собственные ассоциации, пред- определяющие характер дальнейшего течения мыслей, то сумеем ли мы определить, какую именно из ассо- циаций образует она, ибо таких ассоциаций может быть множество? Годжсон говорит по этому поводу: «Инте- ресные элементы в данном тускнеющем представлениимогут свободно комбинироваться с любым объектом и с любой частью объекта, с которыми им случалось ког- да-либо быть в комбинации. Любая из этих комбина- ций может возобновиться в нашем сознании: одна —должна непременно, но какая? На подобный вопрос мо- жет быть только один ответ: та, которая являлась пре- жде наиболее привычной. В нашем сознании сразу на- чинает формироваться новый объект, части его группи- руются около остатка прежнего представления; появля- ясь одна за другой, они начинают принимать прежнюю группировку, но едва начался этот процесс, как закон интереса вступает в действие и вмешивается в образо- вание новой комбинации, направляя внимание на ин- тересные элементы нового объекта в ущерб всем осталь-

165

ным, и тот же процесс повторяется опять с бесконечно разнообразными вариациями».

Ограничивая течение мысли переходами от интерес- ного к наиболее привычному в обыденном смысле слова,Годжсон слишком суживает характеристику процесса ассоциации. Далеко не всегда какой-то образ вызывает вслед за собой тот, который всего чаще с ним ассоции- ровался, хотя частое повторение ассоциации, конечно, один из наиболее сильных стимулов к ее возобновле- нию. Если я внезапно произнесу слово «рак», то чита- тель скорее всего представит себе известное животное, если он зоолог, или известное патологическое явление, если он врач. Произнося слово «реакция», я заставлю натуралиста думать о химическом обмене веществ (на- пример, щелочная реакция), а историка—о социоло- гическом явлении (например, католическая реакция). Произнося слова «постель», «умывальник», «утро», я непременно заставлю читателя думать о его утреннем туалете. Но часто повторяющиеся ассоциации иногда никак не влияют на перемену направления мысли. Вид известной книги чаще всего вызывал во мне мысль о ее содержании и никогда не ассоциировался с идеей само- убийства. Но вот с минуту назад я бросил на нее взгляд, и в голове моей мелькнула мысль о самоубий- стве. Отчего? Да просто оттого, что я вчера получил письмо, в котором сообщалось о покончившем недавно с собой авторе этой книги.

Итак, в нашей мысли самые свежие и самые при- вычные ассоциации возобновляются с одинаковой лег- костью. Этот факт до очевидности подтверждается опы- том и потому не нуждается в пояснениях. Если мы ви- дели сегодня утром нашего знакомого, то упоминание его имени скорее вызовет в нашей памяти ту обстанов- ку, в которой это произошло, чем что-нибудь относя- щееся к его более отдаленному прошлому. Если вчера вечером мы читали «Ричарда III», а сегодня кто-нибудь упомянул о Шекспире, то вероятнее, что мы вспомним именно об этой трагедии, а не о «Гамлете» или «Отел- ло». Возбуждение определенных путей в мозгу или оп- ределенные .виды общего возбуждения мозга оставляют после себя известного рода восприимчивость или повы- шенную чувствительность, которая постепенно ослабе- вает. Пока эта повышенная чувствительность к некото- рым впечатлениям еще не изгладилась в мозгу, до тех пор как общая деятельность мозга, так и возбуждение

166

известных путей в нем могут быть вызваны такими при- чинами, которые в другое время не оказали бы на них подобного воздействия. Таким образом, недавность опы-ra — важнейшее условие для воспроизведения его впе- чатлений. (Я имею здесь в виду промежуток в несколь- ко часов.) Гальтон нашел, что в детстве и юности сло- ва играют большую роль в качестве фактора, вызы- вающего ассоциацию, чем в зрелом возрасте и в ста- рости. (В высшей степени любопытное описание по это- му вопросу см.: «Inquiries into the Human Faculty».)

В непосредственном восприятии для вероятности вос- произведения живость имеет такое же значение, как привычка и время воздействия. Если нам случилось раз в жизни быть свидетелями смертной казни, то впослед- ствии всякий разговор или чтение об этом почти навер- няка будет вызывать в воображении однажды увиден- ную картину. Таким образом, событие, пережитое нами однажды в молодости благодаря потрясающему дей- ствию, произведенному им на нас, или его эмоциональ- ной интенсивности, может в позднейшие годы стать ти-пичным примером, иллюстрирующим даже такие явле- ния, которые имеют весьма отдаленное отношение к увиденной когда-то сцене. Если человек в детстве бесе- довал с Наполеоном, то всякий раз, когда при нем бу- дут упоминать о великих людях, великих событиях, сра- жениях, царствах, о превратностях судьбы, об острове на океане, с его губ будет готов сорваться рассказ о памятном свидании с императором. Если читатель вне- запно увидит в книге слово «зуб», есть половина веро-ятности, что, вызвав образ, соответствующий этому сло- ву, человек представит себе тот случай из жизни, когда он был пациентом у дантиста. Ежедневно он чистит свои зубы; и в это самое утро он тер их щеткой, жевал ими во время обеда, чистил их после еды, и все-таки слово «зуб» вызвало в нем более редкую и отдаленную по времени ассоциацию только потому, что данная ассо- циация отличалась значительно большей интенсив- ностью.

Четвертым фактором, определяющим характер вос- произведения, служит сходство в эмоциональном тоне между нашим расположением духа в данную минуту чвоспроизведенной идеей. Те же объекты связываются в ассоциации с различными элементами, когда мы веселы и когда грустны. Наша неспособность вызвать в себе ряд веселых картин, когда мы в дурном настроении ду-

16<

ха, представляет поистине поразительное явление. Во- ображение меланхоликов вечно занято картинами бо- лезней, войны, бури, мрака, ужаса и разрушения. Санг- виники, будучи в хорошем расположении духа, совер- шенно не способны предаваться мрачным мыслям и страху из-за дурных предзнаменований. Цветы и сия- ние солнца, весенние грезы и радужные надежды —: вот содержание быстро сменяющихся в их уме ассоциаций. Читая в дурном настроении духа описание путешествия в полярные страны или в глубь Африки, мы ужасаем- ся грозным силам природы; перечитывая то же описа- ние в хорошем расположении духа, мы приходим в восторг при мысли об энергии человека, преодолеваю- щей все препятствия, которые природа ставит его стрем- лениям. Немногие романы читаются с таким веселым чувством, как «Три мушкетера» Дюма. А между тем я могу засвидетельствовать, что, читая этот роман во вре- мя морской болезни, я почерпнул из него только чувство глубочайшего отвращения к той жестокости и резне, ви- новниками которой были герои романа — Атос, Портоси Арамис.