Психоаналитическая традиция и современность

Так что у любого здравомыслящего человека, не придававшегося иллюзиям и не одурманенного большевистской идеологией, могли быть сомнения в позитивных результатах революционного преобразования России. Фрейд не был исключением в этом отношении. Однако в отличие от людей, эмоционально воспринимавших Россию как страну непримиримых врагов, основатель психоанализа не спешил с выводами и пытался с позиций науки осмыслить происходящее.

Разрабатывая свое учение, Фрейд стремился раскрыть психологию человека. Ему не составляло труда уяснить для себя то обстоятельство, что, наделяя врага самыми ужасными качествами и низкими свойствами, люди обычно создают окольные пути ликования по поводу возможной победы над ним. Поэтому Фрейд был осторожен в своих оценках. Так, например, хотя одно время он воспринимал Сергея Панкеева как врага, способного убить на войне его старшего сына, тем не менее впоследствии основатель психоанализа не только бесплатно лечил русского пациента, бежавшего от революционных преобразований в России за границу, но и оказывал ему материальную помощь. Точно таким же было его отношение и к послереволюционной России. До него доходили сведения о братоубийственной войне в этой стране, об экспроприации частной собственности и изгнании из страны инакомыслящих. И тем не менее, оставаясь прежде всего ученым, полагающимся не столько на свои эмоции, сколько на анализ природы человека, Фрейд рассматривал Россию как страну, осуществляющую небывалый в истории эксперимент, результаты которого пока не ясны ни для тех, кто пришел в ней к власти, ни для сторонних наблюдателей, к числу которых он причислял и себя.

Конечно, с позиций сегодняшнего дня легче давать оценку социально-экономическому и культурному эксперименту, начатому в России после революции 1917 года и продолжавшемуся несколько десятков лет. Можно по-разному относиться к революционным преобразованиям в стране, сравнивать между собой все приобретения и потери, говорить об успехах индустриализации и провалах коллективизации, массовом трудовом энтузиазме людей и не менее массовом их уничтожении в тюрьмах и лагерях, победе над фашизмом в Великой Отечественной войне и многомиллионных жертвах, бездумно и безжалостно принесенных на алтарь ничем не оправданной политики тоталитаризма. Можно с пеной у рта доказывать, что коммунистические ценности жизни являются гуманными и исторически оправданными или показывать их несостоятельность на фоне экономической нищеты России и преуспевания западных стран. Можно убеждать других в достижении социальной справедливости и обретении человеком свободы в условиях русского социализма или приводить примеры, свидетельствующие о непомерной власти бюрократии над личностью, отчуждении людей и их нравственной деградации в обществе «развитого социализма». Однако, как бы ни интерпретировались события минувших десятилетий, какую бы оценку ни давали им различные люди, реальное положение современной России таково, что оно отнюдь не позволяет говорить об успешном завершении начатого в 1917 году социально-экономического и культурного эксперимента. Скорее, напротив, оно вызывает скорбные мысли о том, что, к сожалению, Россия оказалась сегодня в тупике, из которого необходимо найти выход, чтобы не остаться на обочине научно-технического, социального и нравственного прогресса. Во всяком случае многие ее представители прозрели и во всеуслышание заявили: «Так больше жить нельзя!»

Однако все это стало очевидным сегодня, когда самосознание народа обратилось к истории развития послереволюционной России и пришло в ужас от былой слепоты. В период же составления грандиозных планов по революционному преобразованию общества и их практической реализации, освященной официальной идеологией, лишь немногие могли по достоинству оценить происходящее. Как отечественные, так и зарубежные ученые не располагали достоверной информацией, позволяющей в начале эксперимента в России делать какие-либо окончательные заключения. Лишь наиболее прозорливые умы силой своего воображения могли нарисовать картину будущего, которая по прошествии времени оказалась если не адекватной реальности, то во всяком случае недалеко отстоящей от нее. Поэтому, возвращаясь к Фрейду, важно не просто рассмотреть его отношение к послереволюционной России, но показать ход мысли ученого, по-своему оценивавшего осуществляемый в стране эксперимент в период, когда нелегко было понять что-либо в силу неопределенности грядущего.

В своей оценке социально-экономического и культурного эксперимента в послереволюционной России Фрейд исходил из научного мировоззрения, из тех положений, которые им были выдвинуты в рамках психоанализа. Для лучшего понимания его позиции следует, пожалуй, сказать предварительно несколько слов о его трактовке научного мировоззрения. Дело в том, что он рассматривал психоанализ как глубинную психологию, или психологию бессознательного, являющуюся, по его убеждению, частью науки. В качестве таковой психоанализ не претендовал на какое-то особое мировоззрение и фактически заимствовал его у науки. Вот почему Фрейд говорит о научном мировоззрении, которое, в его представлении, может быть противопоставлено религиозному и философскому типам мировоззрений. В своей исследовательской деятельности он как раз и стремился противопоставить психоанализ религии и философии.

Правда, теоретические разработки Фрейда не были столь однозначными, как ему хотелось. В частности, выступая против философских концепций прошлого и подчеркивая свою непричастность к какой-либо философской системе, он тем не менее по сути дела создал такое учение о человеке и культуре, которое с полным правом может быть названо психоаналитической философией. Но этот вопрос не является сейчас предметом рассмотрения. Желающих обратиться к нему могу отослать к ранее опубликованной работе, где подробно разбираются идеи и постулаты психоаналитической философии (см.: Лейбин, 1990).

В данном случае достаточно иметь в виду, что Фрейд отталкивается от научного мировоззрения, которое, с его точки зрения, лежит в основе психоанализа.

Согласно Фрейду, религиозное и философское мировоззрения противоречат научному. Что касается религиозного мировоззрения и отношения к нему Фрейда, то этот вопрос будет затронут несколько позже, поскольку он тесно связан с его оценкой социально-экономического и культурного эксперимента в России. Основатель психоанализа уделил ему значительное внимание, посвятив этой проблематике специальные работы. А вот относительно философского мировоззрения дело обстоит сложнее.

И не только потому, что Фрейд всячески подчеркивал свое неприятие философии как таковой. Но и в силу того, что у него нет работ, в которых он основательно обсуждал бы проблемы, касающиеся философского мировоззрения. Его рассуждения на эту тему носят эпизодический характер. В противопоставлении научного мировоззрения философскому он высказал некоторые суждения о марксизме. И коль скоро марксизм лежал в основе послереволюционных преобразований в России, то для понимания фрейдовской оценки этих событий необходимо рассмотреть отношение основателя психоанализа к данному типу философского мировоззрения.

Фрейд был знаком как с социалистическими идеями своего времени, так и с некоторыми теоретическими положениями марксизма. Это вполне понятно, ибо социалистические идеалы не только находили отклик среди части западной интеллигенции и рабочего класса, но и вдохновляли бунтарей и революционеров на радикальные преобразования в обществе, а марксизм служил теоретическим обоснованием необходимости подобных преобразований. Некоторые психоаналитики, в частности В. Райх, весьма благосклонно относились к социалистическим идеям, разделяли основные положения марксизма и даже пытались совместить его с психоанализом. Фрейд, несомненно, знал об этом и, видимо, в какой-то степени соприкасался как с социалистическими идеями, так и с экономическим учением К. Маркса. Как бы там ни было, но, размышляя о марксизме, он признавал, что исследования Маркса об экономической структуре общества и влиянии различных экономических форм на многие сферы жизни людей приобрели значительный авторитет и завоевали признание у целого ряда теоретиков конца ХIХ – начала ХХ века.