Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917

Осенью в 1906 году в Университетах образовалась особая организация «совет старост», об’единившая либерально-настроенных студентов, которая в то время была хозяином всей студенческой жизни. Председателем совета старост в Петербургском Университете был выбран Крыленко, которому была дана кличка «товарищ Абрам», впоследствии призванный Лениным стать в большевистском правительстве народным комисаром юстиции. Крыленко пользовался диктаторскими полномочиями среди студентов и был грозой для учебного начальства. Он созывал сходки студентов и предложенные им резолюции принимались единогласно. Он заявил, что Коновалов не может долее оставаться профессором Университета и должен быть удален. Настроение среди совета профессоров и у ректора Университета проф. Боргмана (физика), было таково, что Коновалов счел за благо временно прекратить чтение лекций по химии, пока не наступит полное успокоение среди студенчества.

Чтобы организовать чтение лекций по химии, физикоматематический факультет решил пригласить двух профессоров, — А. Яковкина и меня, поручив первому читать химию для естественников, а мне — для физиков, математиков и астрономов. Получив неожиданно такую бумагу от декана физ-мат. факультета проф. Шимкевича, я сначала не знал, что мне делать. Во-первых, было, конечно, необходимо заручиться согласием начальника Академии, что он не будет возражать против чтения лекций в Университете в такое беспокойное время: меня, как военного, могли очень недружелюбно встретить в аудитории и мог получиться скандал. В то время я еще не знал, что совет факультета уже имел сведения от совета старост, что они не только не возражают против моего приглашения читать лекции, но, наоборот, именно они указали на меня, как на лицо желательное для указанной цели. После того, как я получил разрешение от моего начальства, я решил отправиться к проф. Д. П. Коновалову и переговорить с ним о двух вещах: во-первых, действительно ли он отказывается начать чтение лекций, и, во-вторых, не имеет ли он чего-либо против чтения лекций мною?

Коновалов был очень тронут моим визитом к нему, рассказал мне подробно о травле и возмущался, что факультет и ректор Университета не были в состоянии защитить его от совершенно нелепых обвинений. Он сказал, что не оставит этого дела и будет настаивать на организации суда чести из профессоров и делегатов студентов, где он мог бы вполне оправдать свою деятельность в качестве директора Горного Института¹¹). Он ничего не имел против того, чтобы я приступил к чтению лекций, и мы расстались в самых лучших дружеских отношениях.

Мне передавали потом, что Д. П. был очень недоволен проф. А. Яковкиным, который перед началом лекций не зашел к нему и не переговорил с ним о создавшемся положении. Д. П. (Коновалов был очень убит подобным отношением к нему коллег по Университету и решил только выждать некоторое время, чтобы потом, если ситуация не изменится, то совсем покинуть Университет. И действительно, приблизительно через год он взял место директора горного Департамента, входящего в состав министерства торговли и промышленности и совсем покинул Университет. Он на долгое время перестал заниматься научными исследованиями, прекратил посещение Р. Ф.-Х. Общества и сохранил с ним связь только через личное общение с некоторыми друзьями химиками. Через некоторое время он был назначен товарищем министра торговли и промышленности, во главе которого тогда стоял С. Н. Тимашев. Д. П. несомненно имел все основания стать позднее министром, но революция спутала все карты; он удалился от дел и поселился у себя на хуторе, в Екатеринославской губернии. Я всегда сожалел, что такой талантливый химик и выдающийся профессор должен был так рано окончить свою ученую карьеру и работать на административных постах. Я всегда порицал его за это, когда мне приходилось бывать у него по делам в министерстве. Во время революции мне удалось вытащить его из его хутора и предложить ему место директора Палаты мер и весов (место, которое ранее занимал Менделеев), а потом провести его в члены Академии Наук, — еще при ее старом уставе, когда в ней было только 3 кресла для химии.

Моя первая лекция в Университете собрала большую аудиторию, и я был встречен знаками одобрения. Вначале меня немного смущала непривычная обстановка, но потом я вошел в свою роль и закончил двух-часовую лекцию под дружные аплодисменты. С тех пор я читал курс общей химии в течении 10 лет, до 1916 года, когда мои обязанности в каче-

стве председателя Химического Комитета по обороне заставили меня совершенно прекратить мою педагогическую деятельность в Университете; я очень жалел об этом, так как с большим энтузиазмом читал лекции, ибо я знал, что меня приходили слушать только те студенты, которые шли на лекцию по своей охоте (посещение лекций в Университете было необязательным для студентов).

Среди моих слушателей был студент Кузьмин, который состоял курсовым старостой и участвовал в заседаниях Совета Старост. С самого начала моих лекций Кузьмин мне представился, как должностное лицо и передавал мне время от времени постановления Совета; между прочим, он сообщил мне, что студенты очень довольны моими лекциями и что многие студенты-естественники, которые слушают лекции Яковкина, посещают мои лекции. Кузьмин в свое время доржал у меня экзамен и получил удовлетворительный зачет. Во время большевистской революции, Кузьмин был в Красной Армии политическим комиссаром, а потом был сделан главным военным прокурором армии и флота, и на этой должности оставался в течении нескольких лет. Всякий раз, когда он меня встречал, он говорил: «моему уважаемому учителю, глубокий привет»; в 35-летний юбилей моей научной деятельности (в 1927 году) он прислал мне специальную телеграмму: «Поздравляю, желаю дальнейшей плодотворной работы, Ваш ученик, член Рев.Воен. Совета Кузьмин».

*

20 января 1907 года скончался гениальный русский химик Д. И. Менделеев. Он простудился, показывая кому-то из начальствующих лиц Палату мер и весов; болезнь осложнилась воспалением легких, и на 73 году своей плодотворной жизни Д. И. покончил все земные счеты. Я был на одной из первых панихид в квартире Д. И., которую служил митрополит Антоний; он сказал короткое, но очень продуманное слово о значении покойного для нашей страны. Петербург устроил ему

замечательные похороны, которые по указу Государя были приняты на государственый счет. Государь прислал вдове трогательную телеграмму. Студенты несли гроб на руках вплоть до могилы. Во время заупокойной обедни в церковь пришла весть, что у себя на квартире, в Политехническом Институте, скончался Николай Александрович Меншуткин. Так в течении нескольких дней русская наука потеряла двух больших химиков, основателей Р. Ф.-Х. Общества...

Среди научных исследований, проведенных мною за это время, я могу отметить введение для гидрогенизации под давлением восстановленных металлов и их окислов. Скорость гидрогенизации ароматических соединений под давлением в присутствии окислов никкеля оказалась значительно большей, чем в присутствии востановленного никкеля. Это открытие побудило меня приступить к исследованию роли окислов в явлениях катализатора. Произведенные мною опыты показали ошибочность выводов Муассана относительно существования различных окислов никкеля и их получения. Моими опытами была доказана (а впоследствии подтверждена, как мною, так и другими химиками) невозможность получения трехвалентной окиси никкеля существующими методами, при помощи которых легко получаются такие же окислы железа, хрома и кобальта. Каталитическая изомеризация бутиленов также служила интересной темой для моих исследований каталитических реакций.

Факт присуждения мне Академией Наук премии Иванова за выдающиеся исследования по катализу несомненно поднял мое химическое значение в глазах всех русских химиков, и потому у проф. А. Фаворского, моего учителя, возникла мысль сделать меня почетным доктором химии Казанского Университета, из недр которого вышла целая плеяда выдающихся русских химиков. Он выбрал этот университет, потому что он находился в очень хороших отношениях с главою химиков в Казани проф. Зайцевым, учеником А. Бутлерова. Он сказал мне об этой его идеи, и я искренне поблагодарил его за эту заботу обо мне. Идея сделаться доктором химии была мне очень приятна, так как эта степень открывала мне путь к получению профессуры в любом русском Университете. Не только проф. Фаворский, но и другие, как, напр., проф. Меликов из Одесского Университета, тоже говорил мне, что за мои работы я имею право получить сразу степень доктора химии.